Враг мой (Авторский сборник)
Шрифт:
— Что еще?
— Если на то пошло, пусть драки мрут без мучений. Томми Хоук, конец связи.
— Ты спросил Салли, кто ее прикрывает, — обратился Дэвидж к Жнецу, наваливаясь животом на стол. — Как понять ее ответ?
— «Тот же парень, что всегда»? Это ее ангел-спаситель, великан на лошади из звезд, с огненным копьем наперевес.
Мы молчим, слушая рокот двигателей. Потом Жнец вопросительно смотрит на Дженис. Та кивает.
— «Тин Синдие». Ими занимаются Цветок и Клинок. Никаких оповещений, строгая секретность. Я приказал им найти и убрать двоих, отдавших приказ. Пусковая
Пока мы отдаем распоряжения о казни командира пусковой платформы и местного джетаха «Тин Синдие», экраны снова оживают. Мы видим шесть самоходных пусковых установок. Каждая может выпустить по шестнадцать ракет, но ни одна не имеет полного боекомплекта. Ракеты уносятся в небо, солдаты «Тин Синдие» провожают радостными криками ракеты, несущие смерть в Обсидиан и «Черному Октябрю». Я смотрю на Дэвиджа. Оказывается, он занят тем же, чем и я: считает тех, кто погибнет от взрывов ракет.
Мы не видим, как взрываются ракеты, выпущенные «Эолом». Но сотня с лишним ликующих солдат «Тин Синдие» сменяется на экране дымной пустотой: ни вездеходов, ни солдат, ни ликования. Немного огня — и страшная тишина. Когда мы убивали людей, меня переполняло чувство вины. Теперь, когда мы швырнули на другую чашу весов сотню дракских трупов, мечтая о равновесии, я чувствую себя не лучше.
Я знаю, чем было вызвано их ликование. Чувство разгромленного, утрата друзей, любимых — и нечаянная возможность запустить в ненавистных людишек, всю жизнь их терзавших и угнетавших, крылатую трубу, набитую взрывчаткой! Ликование было обратной стороной их боли. Им ведь невдомек, что их жертвы — копии их самих, разве что немного в другом обличье. Что значат легкие расхождения в окраске, генетическом коде, числе пальцев на руках и ногах, языке, акценте, религии? Какие мелочи!
Но племенная принадлежность — это уже кое-что.
Амадин искромсан на племена в первобытном стиле, совсем как древняя Синдие, пронизан страхом, как Тиман, одержим пороками, как Земля. Племя диктует одну заповедь: племя важнее всего остального. Важнее права, справедливости, чести, здоровья, выживания, собственной шкуры, даже любви. Хиссиед-до' Тиман запустил на Амадине механизм войны, не ставшей войной трехсот миров. Старый тиман всего лишь спустил курок ружья, заряженного еще на равнинах Мадаха, в горах Иррдаха, в степи Ирнуз, на улицах Белфаста и Сараево, в пустынях Ближнего Востока задолго до того, как тиманы, люди или драки узнали, что доберутся до звезд.
— Надеюсь, «Черный Октябрь» уже вертится, как черт на сковородке? — спрашивает Кита.
— Конечно, — кивает Жнец. — Вместе с Фронтом, Маведах и тремя остальными мелкими шавками. Раймонд Сика приказал нанести ответный удар, но Салли Редфивер не дала ему насладиться эффектом. Правда, охранники Сики ее все-таки прикончили.
Дженис сочувственно кладет руку Жнецу на плечо, но он еще не договорил.
— Сообщение из «Октября»: теперь им руководит Пол Руш. Он желает встретиться с нами лицом к лицу.
— Засада? — предполагает Кита.
Жнец трет глаза и пожимает плечами. Когда он убирает руки от лица, то выглядит резко постаревшим.
— Пока не знаю. У меня ощущение, что он хочет разобраться,
— Всерьез? — удивляюсь я. — Это в каком же смысле?
— В смысле искренности, — подсказывает Дэвидж. — Наверное, новый главарь «Черного Октября» хочет понять, насколько мы искренни. А может, и нет... Дженис, что слышно о нападении «Зеленого Огня» на Гитох?
— Они увидели цифры на стене и, наверное, передумали.
Дэвидж кивает, берется за край стола и приподнимается.
— Это уже кое-что. Уже кое-что... — Он вглядывается в экран и сводит брови.
— Чья камера сейчас снимает?
— Шаровой Молнии. Этот агент-драк только что закончил готовиться к заданию и прибыл на место.
— Шаровая Молния... — повторяет Дэвидж. — Скажи Шаровой Молнии, что с нас довольно репортажей. Пусть нарисует волшебную картинку и сматывается. — Сняв наушники, Дэвидж кладет их на стол и поворачивается к Жнецу. — Договорись о встрече с Рушем. Может, нам удастся ему втолковать, что мы настроены серьезно. Постарайтесь доставить сюда тела Али Энаята и Салли.
— Непременно.
— Что касается переговоров, то пусть их картинка со звуком транслируется для всех станций, способных ее принимать.
— Я позабочусь об этом, — отвечает Жнец. Уставившись в середину стола, Дэвидж произносит, словно обращаясь к самому себе:
— Горы трупов... Но сомнения насчет нас остаются. Мы уже столько натворили, они уже уплатили такую цену, да и мы тоже — и все равно сомнения! Сколько всего потребуется трупов, чтобы нас зауважали? — спрашивает он меня.
Вопрос риторический. Он с трудом выпрямляется. Впервые он кажется мне дряхлым стариком. Его рука ложится мне на плечо.
— Я очень горд тобой, Ро. — Он останавливает взгляд на всех по очереди. — И всеми вами. Я горжусь нашим «Миром».
Он отворачивается и уходит к себе. Шаги его медленны, почти немощны, спина согнута под тяжестью забот. Кита кладет ладонь на мою руку.
— Если мы понадобимся, у меня при себе наушники. — Она встает и выходит следом за Дэвиджем.
Жнец, Дженис и Роджер передают наши сообщения, договариваются, транслируют для последующего показа наши съемки и схемы. Определены время и место переговоров с «Черным Октябрем», после чего «Эол» тяжело разворачивается.
Я вспоминаю двоих детишек Али Энаята — человека и драка, в биологическом смысле не приходившихся ему родными.
Придется сказать им о гибели отца. Вспоминаю Салли Редфивер — кошмарный бар, ее платье... Разговаривать с Кудаком предстоит Жнецу.
Больше всего я думаю про старого драка Тока, сторожившего ее вещи, не расставшегося со своей историей и взявшего войну с собой, в будущее. Того, кто все время твердил: «Все — мои дети. Все мои дети». Кажется, Уилл Дэвидж поступает так же.
Остаток ночи проходит на Дорадо тихо. Я ложусь спать, и мне снится, что я ребенок и живу у Дэвиджа в пещере. Там я учусь любить и быть любимым, становиться любовью. Я — часть чуда, зовущегося вселенной; а потом оказывается, что все это — ловушка, придуманная Фалной. Я тянусь к руке дяди Уилли и нащупываю смерть. Я просыпаюсь от собственного крика и снова убаюкиваю себя слезами.