Враг неведом
Шрифт:
– Планета…
– Окажется по самые уши Бог знает в чём. Но, похоже, это единственный способ взять чертовку. Вот уж кого я с наслаждением отправлю к Мортимеру, а рядом посажу Геллу, чтобы уж точно ничего бы не упустить…
– А если она разнесёт всю базу, как едва не разнесла госпитальный комплекс?
– А вот для этого, друг Алекс, прошу тебя, подготовь для неё такую встречу с Всеотцом, чтобы она раз и навсегда перестала рыпаться. Сдаётся мне, её и впрямь надо отпрепарировать. Послушным орудием в борьбе с Умниками она не станет. Характер не тот. Это точно.
– У меня такое
– Не попусти, Господь, Алекс. Не попусти.
– Но раз уж он попустил появление Умников…
– Умников! Что Умники – они могут то же, что и мы, только намного лучше, потому что молоды и у них горячая кровь. Первое их поколение мы уничтожили почти под корень…
– И сами потеряли при этом половину миров.
– Верно. Потеряли. И всё же средняя продолжительность жизни у Умников едва ли превышает двадцать пять стандартных лет. Что они могут успеть за это время?
– Однако же успевают.
– Успевают, Алекс. Но… рано или поздно мы их всё равно задавим.
– Несмотря на продолжающееся отступление?
– Мы почти не несём людских потерь. Пружина сжимается всё туже, Алекс, и скоро удержать её не сможет даже хвалёная Сенсорика Умников.
– Хотелось бы верить. Хотя… Сенсорика, о которой никто ничего не знает, кроме слова…
– Ничего, Алекс, ничего. Скоро узнаем. Через таких, как этот мальчишка Твердислав.
– Кстати, почему бы не отправить его вместе с той троицей, что мы ожидаем завтра?
– Не знаю, друг мой Алекс, не знаю. Личный приказ Верховного. И точка.
* * *
Второй корабль, что нёс Твердислава дальше, очень отличался от первого. Здесь у него была настоящая комната – правда, кроме этого, ничего больше. Чувство такое, словно вошёл в дом без окон и сидишь сиднем. С тоски можно взвыть.
Единственное, что ему осталось, это развлекаться с элегантным сантехоборудованием. Тоже мне занятие!.. Да над ним бы весь клан хохотал, прознай об этом родовичи.
Собственно говоря, здесь всё было очень просто и примитивно. Нажал кнопку – открылось окошечко – завтрак. Поел, свалил грязное туда, нажал кнопку – окошечко закрылось. Ни хлопот, ни забот. А попробуй-ка перемой посуду в клане!.. Недаром гончарным делом Твердиславичи всегда манкировали, несмотря на строгие указания Учителя. Ну зачем, спрашивается, нормальному человеку какая-то там тарелка, если на плотном листе лопуха есть куда сподручнее и удобнее? Поел и выбросил. А тарелки эти… скреби их с песочком…
«Великий Дух, о чём я думаю?! – иногда накатывало на Твердислава. – Я отправляюсь на войну, отправляюсь с Его напутствием и благословением, а в голове… Я думал, что буду гореть в огне, что приказ его повергнет меня… повергнет… ну, не знаю даже, что он со мной сделает! А оказалось… Почему так? Что со мной? Или я уже начинаю терять Веру? Тарелки… лопухи… родовичи смеяться станут…»
…Однако любому пути рано или поздно приходит конец. Твердислав провёл в наглухо закрытом коробе – клановичи держали в таких мелкое зверьё – по его счёту дня два. По крайней мере спал он дважды.
…Корабль
Человек с глубоко посаженными тёмными глазами, слегка сутулясь, шагнул вперёд.
– Я Исайя Гинзбург, – голос звучал глуховато, чуть надтреснуто. – Приветствую тебя на Земле, вождь Твердислав.
– На 3-земле?.. – не нашёл ничего лучшего юноша.
– На Матери-Земле. На Начальном мире. В колыбели всех нас. Там, откуда мы пришли в Мир кланов, исполняя повеление Всеотца, мы, сохранившие истинную веру.
Твердислав коснулся протянутой руки. Пожимая неожиданно крепкую, с ощутимыми буграми мозолей ладонь, вдруг поймал себя на мысли, что Исайя не боится. Никого и ничего. Точнее… нет, где-то очень-очень глубоко в его душе тоже прятался страх, однако – не за себя. За других… но притом непонятно, за кого.
Исайя улыбнулся – неожиданно тепло и приветливо. На лбу разгладились суровые морщины.
– Идём, вождь Твердислав. Тебе предстоит начать совершенно иную жизнь. Будь готов к ней – точнее, я не сомневаюсь, что ты и так готов. Каждому – по делам его, а твои дела говорят сами за себя. – Он медленно протянул руку, коснувшись ладонью лба юноши. – Освобождаю тебя от пут.
Что произошло в этот миг? Наверное, это было как грохочущий водопад, сорвавшийся наконец с захватывающей дух вышины. Лавина слов, понятий, образов в один миг затопила Твердислава. Мир перед его глазами померк, и Гинзбургу пришлось подхватить зашатавшегося вождя под руку, с пытливой тревогой заглядывая тому в помутившиеся глаза.
Правда, дурнота длилась недолго – несколько мгновений, не больше, и спутник Исайи, по-прежнему стоя в дверном проёме и глядя на светящийся циферблат какого-то прибора у себя на запястье, даже крякнул от удовольствия, прошептав нечто вроде «хорошо!».
– Идём, парень, – Исайя грубовато – ласково подтолкнул Твердислава к выходу.
…На улице царила тёплая мокрая ночь, пронзённая со всех сторон тонкими белыми клинками света. Твердислав ошарашено вертел головой. Он знал. Знал, как называются и смутно виднеющиеся арочные конструкции неподалёку, усеянные, точно дерево птичьими гнёздами, гроздьями прожекторов; и машины о четырёх колёсах, деловито снующие от громады принёсшего его Корабля к разверстым в отдалении тёмным вратам в какие-то подземные склады; и ещё многое, многое другое вдруг оказалось ему если и не знакомо, то по крайней мере понятно.