Враг престола
Шрифт:
Не сдавался лишь Ургаш. Покрытые чёрной кровью мускулы гудели от напряжения. Как только медведь отвлёкся на других противников, вождь страшно заревел и, собрав все свои силы, опрокинул мохнатого гиганта на пол.
Зверь издал дикий, глухой рык, тонущий в кровавой пене. Меч одного из стражников, торчащий из его спины, вошёл в тушу зверя по самую рукоятку. Очевидно, клинок распорол медвежье лёгкое.
Израненный гигант попытался перевернуться, но Ургаш не дал ему этого сделать. Оседлав необъятную грудь монстра, он прижал к полу одну из когтистых лап ногой, удерживая
Окровавленная пасть, усеянная крупными клыками, вцепилась в правое предплечье вождя. Он непременно остался бы без руки, если бы медвежьи зубы не напоролись на стальной наруч, который Ургаш снял с одного поверженного им рыцаря много лет назад. Металл жалобно заскрипел, сминаясь под напором чудовищных челюстей.
Левая рука Ургаша судорожно шарила по полу, в поисках какого–то оружия, но не находила его.
— Вождь! — крикнул Ош.
Держась за окровавленную голову, он с трудом стоял на ногах, но у него хватило сил, чтобы бросить Ургашу меч Джона Гарена.
Когда рука великана поймала кожаную рукоятку, она тут же вонзила клинок в сустав правой лапы медведя, перерезая сухожилия и мышцы. Как только Ургаш почувствовал, что из лапы монстра ушла сила, он отпустил её, обрушив стальное лезвие на голову твари.
Распарывая толстую шкуру, оставляя страшные раны, меч отскакивал от медвежьего черепа. Зверь умирал долго и тяжело, упрямо пытаясь откусить Ургашу руку.
Снова и снова великан заносил над головой оружие, которое казалось в его огромной руке кинжалом. Наконец лезвие угодило в глаз, утонув внутри на три или четыре ладони. Мохнатое тело лесной твари содрогнулось в конвульсивной дрожи и обмякло, однако Ургаш не в силах был остановиться, обрушивая калёную сталь на тело мёртвого зверя. Страшно. Яростно. Первобытно.
Наконец оружие упало на пол, и Ургаш поднялся, обведя шатёр ошалелым взглядом. Его покрывало чёрно–красное месиво. Раны были глубоки и ужасны.
— Ну, вот… и поохотились, — глухо сказал он и рухнул.
Глава одиннадцатая
Заступник
Ныне встретили мы на южной дороге человека мужеского пола, коего признали помешанным. Выглядел он страшно, проявлял чрезмерное беспокойство и даже буйность. На вопросы либо отвечал невпопад, либо хохотал, словно безумец.
Деревенские мальчишки с неподдельным любопытством рассматривали огромный жёлтый клык на цепочке.
— Медвежий это, — сказал один из них, аккуратно поворачивая находку палочкой.
— А я говорю — кабаний, — не согласился второй. — У меня папку–то кабан потрепал прошлой зимой, след на ноге точно как от такого был.
— Да тише ты, разбудишь, — цыкнул на него приятель. В сене заворочалось что–то живое.
Мальчишки затаили дыхание, пока зверь не успокоился.
— Ты
— Сам возьми, — не согласился второй. — А ну как проснётся, уши пооткручивает.
— Лирик! — позвал из сена грубый, хриплый голос.
Вереща то ли от страха, то ли от смеха, деревенские дети наперегонки бросились к выходу из амбара.
— Лирик, где тебя носит?! — вновь вопросил Уильям Ферро, выбираясь с сеновала. — Проклятье…
Только сейчас он осознал, что чашника здесь нет, а вокруг далеко не чертоги Нордгарда. Из одежды на нём были только льняные штаны да кожаный сапог, который, как он смутно припоминал, нагло отказался повиноваться его графской воле минувшим вечером.
Голова гудела. В глаза нещадно били солнечные лучи, пробивающиеся через щели грубых дощатых стен.
За время путешествия со стариком лорд Ферро не взял в рот и капли выпивки, У них просто не было на это денег, да и Локвуд следил, чтобы попутчик не расслаблялся.
Теперь же всё изменилось. Оказавшись в деревне, он без особой охоты стал помогать селянам, быстро познакомившись с местной традицией длительных и шумных застолий. Хмель вновь даровал графу спасительное бегство от мира людей. Притупил боль, гложущую его сердце со времени гибели любимой жены.
В такие моменты он ненавидел людей, ненавидел солнце, ненавидел землю, но более всего граф Уильям Ферро ненавидел себя. То, чем он был. То, во что он превратился.
Сотни раз он собирался завязать с пьянством и сотни раз проигрывал, как только в руке его оказывался кубок, а ноздри щекотал сладкий дурманящий аромат.
Пальцы привычным движением почесали бороду, извлекая из неё колючие стебельки сухой травы. Врезавшаяся в шею цепочка амулета оставила на коже болезненную красную полосу. Уильям нащупал проклятый клык где–то на спине, вернув его на грудь. Последний подарок брата.
Лорд Ферро вновь ощутил прилив жалости к себе. Он захотел утопить её в душистых глубинах хмеля, но кувшин, стоящий у опорного столба, оказался предательски пуст. Рассердившись на проклятый сосуд, граф запустил его так, что тот разбился о дощатый пол амбара.
Даже когда Уильям услышал, что за его головой на север движется целая королевская армия, всё, о чём он мог думать, — это хмель. Хотел ли он гибели Мола? Несомненно, но не раньше, чем тот раскроет имя истинного убийцы его жены. Теперь же единственная ниточка, ведущая к долгожданному возмездию, сгорела вместе с поместьем виконта.
Он знал, что нарушил закон, пренебрегая королевским правосудием, но не мог поступить иначе. Доказательства, которыми он обладал, не принял бы ни один суд. Пусть даже их представлял сам хранитель Севера.
Его дочь. Она с готовностью поверила в байку про нападение орков. Поверила, потому что хотела поверить. Хотела обвинить в этом кого–то, кому она сможет отмстить.
При мысли о дочери мрачное уныние, владеющее духом графа, на мгновение отступило.
Анастасия. Красивая, как мать. Сильная, как он сам. Она обязательно справится со всем этим и без его помощи. Она была далеко. Они не посмеют обвинить её.