Враг Самогеты
Шрифт:
– Я предупреждала. Духи говорят языком, непонятным для смертных.
Темная очнулась, глубоко вздохнув, наполняя грудь воздухом, и жизнь в лавке потекла дальше. Маду посмотрела на Эфиру неодобрительно.
– Когда придет время, она поймет.
– Ну да, конечно! – хмыкнула орк.
– Обещание лисе – что я должна сделать? – вспомнила я и мысленно продолжила искать объяснение ответа Духов.
– Не бросаешь на ветер обещания и помнишь о них, – провидица улыбнулась и обвела глазами темную лавку, остановившись взглядом на забытой корзине. Она подняла ее и с благодарностью посмотрела на Тараю.
–
– Веладу? – от удивления мои брови приподнялись.
Темная отрицательно покачала головой.
– Келдрику! – догадалась я, и пришла моя очередь с любопытством всматриваться в эльфийку.
Неужели еще одно разбитое телепатом сердце? Иначе зачем еще ей просить за Келдрика? Я покосилась на Тараю – кажется, интерес провидицы к нему ее не удивил.
– И как я могу это сделать?
Маду пожала плечами, но я не поверила. Она наверняка знает больше, чем говорит.
– Все, что делает лиса, всегда во благо ее детей, – лишь добавила она, продолжая выкладывать еду из корзины Тараи.
– Кто они, дети лисы? – спросила я. Мне важно было узнать как можно больше, чтобы понять, какую роль во всем этом сыграет мое обещание.
– Темные эльфы, конечно, – с полуулыбкой ответила мне провидица.
Вдалеке раздался крик вороны. Маду прислушалась и неестественно выпрямилась, словно что-то силой заставило ее это сделать.
– Вам пора.
Тарая открыла было рот, но провидица ее перебила:
– Тебе тоже. Отправляйся к себе. Вам всем пора, – еще раз повторила она. – Колесо пророчества двинулось.
Глава XХI. Слепая ненависть
Великая мать стояла под палящем солнцем и разочарованно качала головой, рассматривая одинокую гору перед собой. Даже свет обжигающего солнца пустыни тускнел, покрываясь клубящейся тенью ее мрака. Тьма окутывала Великую, пряча ее лицо словно черная вуаль.
Переход к подножию лабиринта Оникса стоил жизни пятидесяти магам. Я ругала себя за то, что веду счет. Все эти жертвы принесены во благо нашего дела, но я ничего не могла с собой поделать и продолжала считать. Аппетиты тьмы Эрешкиль все увеличивались, и впервые Великая приказала открыть для нее портал куда-то за пределы острова Отступников.
– Ты уверена, что это безопасно? – магистр шагнул ближе к Первоматери. Пейзаж перед нами явно расстроил Великую, и магистр старался отвлечь ее от тяжелых дум.
– Оглянись, Парагон. Что здесь может представлять для меня опасность? – она печально обвела руины взглядом. – Я помню на этом месте цветущие холмы, оазис и дворец, прекраснее которого не сыскать. Это был дом моего отца. А теперь лишь раскаленные камни и мертвый песок.
– Да, но… – магистр пытался найти подходящие слова, но в итоге просто уставился на каменную морду безобразного козла над входом.
Эту старую фреску я много раз видела на рисунках художников. Именно так изображают вход в лабиринт Оникса. Вживую каменная морда казалась еще более отталкивающей, чем на рисунках.
– Брат не причинит мне вреда. Он ждет меня, – Великая начала подниматься.
Тьма шлейфом тянулась позади нее по горячим полуразрушенным ступеням. Портал выбросил нас на предпоследний ярус широкой
– Я не смогу сопровождать тебя! Единожды гостивший у Оникса второй раз не зайдет, – магистр произнес ей в спину всем известную присказку.
Он еще раз попытался отговорить ее, но Великая не придала значения его словам. Все верно – спуститься в лабиринт Оникса можно лишь раз, и тот, кто возвращается, ничего не может рассказать о своем путешествии. Любой путник, побывавший в лабиринте, навеки связан клятвой. Всем известно, что удивительные вещи происходят с теми магами, кто решился на этот шаг и выжил. Ни с того ни с сего их сила возрастала, или они становились очень успешны в каком-то начинании. Правда, рассказать о том, какую цену пришлось заплатить, никто не может.
Я ненавижу это место. Ненавижу его за то, что он пошел к Ониксу. Я ненавижу самого Оникса, хотя не ступала в его темные коридоры. Императорская семья никогда не спускается в лабиринт, это запрещено. Ни мои сестры, ни мой отец, ни его отец. Никто из моих предков никогда там не был. «Просить и находиться в чьей-то власти – не в традициях императорской семьи светлых эльфов», – повторял отец. Пусть все знают: сила нашего рода никогда не зависела и не будет зависеть от чьих-то магических трюков. Наша сила передается от поколения к поколению, и она чиста, как и наша кровь. Мы – единственные, кому разрешено поступать в Аринару, высшее учебное заведение высших магов, в обход правила, что все поступающие должны найти в себе смелость навестить Оникса.
Мои мысли вернулись к магистру. Оборотни тоже не спускаются к Ониксу, они пустышки. Немаги не могут встретиться с хозяином лабиринта, а Парагон уже был здесь. Не так ли он получил свою силу? Нет, это невозможно, двери не открываются перед немагами.
– Со мной пойдет Изинтия, – прервала мои мысли Великая, когда мы с Парагоном догнали ее на лестнице.
Я удивилась. Откуда Первомать знает, что я не спускалась к Ониксу? Вряд ли, сидевшая столько времени взаперти, она могла следить за традициями императорской семьи. Черная вуаль Первоматери соскользнула с лица, и неестественно бледная кожа казалась совершенно беззащитной перед палящим солнцем. Хотя, конечно, я понимала, что никакое солнце не способно причинить вред Эрешкиль, ее ведь даже здесь нет на самом деле.
Парагон кинул на меня безразличный взгляд, но я почувствовала холодок, пробежавший по спине. С момента, как Великая начала оказывать мне больше внимания, я чувствовала, что магистр ревнует и не доверяет мне, как прежде. Он все еще тянул с казнью моего отца, и мне все больше казалось, что делается это намеренно, чтобы иметь рычаг давления. Хотя жизнь отца не представляет для меня никакой ценности. Мать и сестры в заключении, но им ничего не угрожает. Это приказ самой Эрешкиль, и магистр никогда не посмеет ее ослушаться.