Враг Шарпа
Шрифт:
– Надеюсь, эта шлюшка сегодня может чувствовать себя в безопасности от твоих загребущих лап.
– Я тоже на это надеюсь.
Они медленно пошли в сторону огней селения. Тереза достала из-под плаща перевязанный холщовый сверток и протянула Шарпу.
– Взгляни.
Шарп потянул за веревку, развернул ткань и увидел внутри тряпичную куклу. Он повернулся к свету и улыбнулся: кукла была одета в зеленый стрелковый мундир. Тереза обеспокоенно спросила:
– Тебе нравится?
– Чудесно!
– Я сделала ее для Антонии, – ей хотелось, чтобы Шарпу понравилось.
Он снова поднес куклу
– Шерсть, – улыбнулась Тереза. – Я собиралась сделать ей подарок на Рождество, то есть сегодня. Придется подождать.
– Как она?
– Она чудесная, – Тереза забрала куклу и стала снова увязывать сверток. – За ней приглядывает Люсия, – Люсия была невесткой Терезы. – Она ей как родная мать. Думаю, у нее просто нет другого выхода, ведь мы не лучшие родители на свете, – вздохнула она.
– Передай ей, что кукла и от меня тоже, – ему совсем нечего было подарить дочери.
Она кивнула:
– Предполагалось, что это ты. Заведет куклу, будет звать папой. Конечно, я скажу, что она от нас обоих.
Шарп вспомнил слова, сказанные им Фредриксону: «Подари им жизнь, с остальным они справятся». Ему не хотелось бы такого исхода. Антония была его единственной родней, плотью от его плоти, но она не знала его, а он – ее. Он взглянул через дымку тумана на одинокую звезду и подумал, что был чудовищным эгоистом, предпочитал ходить по тонкой грани между опасностью и славой, а не заниматься семьей в мире и спокойствии. Антония – ребенок войны, а война, как сказал Дюко, приносит смерть гораздо чаще, чем жизнь.
– Она уже говорит?
– Совсем чуть-чуть, – голос Терезы смягчился. – Зовет меня «мамма», а Рамона – «Гогга», уж и не знаю, почему, – она усмехнулась, но через силу.
Антония будет говорить по-испански, и ей некого будет назвать отцом, кроме Рамона, ее дяди. С ним она будет счастлива, гораздо более счастлива, чем со своим настоящим отцом.
– Майор! Майор Шарп! – донесся голос Дюбретона от дверей трактира. Француз вышел на улицу и двинулся к ним. – Майор?
Шарп положил руку на плечо Терезы и подождал, пока полковник подойдет ближе.
– Моя жена, месье. Тереза, это полковник Дюбретон.
Дюбретон поклонился:
– La Aguja. Вы столь же прекрасны, сколь опасны, мадам, – он махнул в сторону трактира. – Буду рад предложить вам присоединиться к нам. Дамы уже удалились, но вам, я уверен, будут рады.
Тереза, к удивлению Шарпа, ответила вежливо:
– Я очень устала, полковник, поэтому лучше подожду мужа в замке.
– Разумеется, мадам, – Дюбретон запнулся. – Ваш муж оказал мне огромную услугу, мадам, личную услугу. Ему я обязан безопасностью моей жены. Если это будет в моей власти, я почту за честь оказать ответную услугу.
Тереза улыбнулась:
– Простите, но я надеюсь, это никогда не будет в вашей власти.
– Жаль, что мы враги.
– Покиньте Испанию, и мы перестанем ими быть.
– Идея проиграть войну, чтобы стать вашим
Она усмехнулась, довольная комплиментом, и, к удивлению Шарпа, протянула французу руку для поцелуя.
– Не прикажете ли привести моего коня, полковник? Кто-то из ваших людей обещал позаботиться о нем.
Дюбретон, улыбнувшись, повиновался: он думал о странной случайности, которая свела его с женщиной, за чью голову его страна готова заплатить немалую цену – La Aguja, «Игла», вела жестокую войну с французами.
Харпер подвел Терезе коня, помог забраться в седло и повел в сторону замка. Дюбретон проводил их взглядом и достал из кожаного чехла сигару, предложив другую Шарпу. Стрелок, редко куривший, на этот раз согласился. Он подождал, пока Дюбретон высечет искру из трутницы, и нагнулся, чтобы прикурить.
Стук копыт по мерзлой земле затих в отдалении. Дюбретон прикурил и свою сигару.
– Она очень красива, майор.
– Да.
Дым сигар поднимался вверх и сливался с туманом. Подул легкий ветерок, подобный тому, что уносит от пушек пороховой дым. Туман скоро рассеется, но что придет за ним, дождь или снег?
Дюбретон позвал Шарпа обратно в трактир:
– Ваш полковник настаивает на вашем присутствии. Не думаю, что ему нужны советы: похоже, он просто решил лишить вас общества жены.
– Как вы лишили его?
Дюбретон улыбнулся:
– Моя жена, а она далеко не глупа, считает, что прекрасная леди Фартингдейл не совсем та, кем кажется.
Шарп расхохотался и не ответил, а минутой позже проследовал вслед за Дюбретоном в трактир. Войдя, он задернул закрывавшее дверь одеяло и обнаружил, что комната полна сигарного дыма и серьезных разговоров. Батальон винных бутылок был повержен, сменившись бренди, который могли пить с удовольствием лишь младшие офицеры. Сэр Огастес Фартингдейл хмурился, Дюко же улыбался своей таинственной улыбкой.
Дюбретон покосился на Дюко:
– Боюсь, вы упустили La Aguja, Дюко. Я пригласил ее присоединиться к нам, но она отказалась, сославшись на усталость.
Дюко с той же улыбкой повернулся в Шарпу и сделал непристойный жест: он сложил большой и указательный палец левой руки кольцом и несколько раз продел сквозь него указательный палец правой.
– La Aguja, правильно? Иголка. А мы знаем, что делать с иголками – в них надо кое-что вдеть.
Палаш вылетел из ножен с такой скоростью, что Дюбретон, ухвативший Шарпа за локоть, не успел остановить его. В пламени свечей блеснула сталь, Шарп перегнулся через стол, и острие клинка застыло в дюйме от переносицы Дюко.
– Не изволите ли повторить, майор?
Все присутствующие застыли, только сэр Огастес взвизгнул:
– Шарп!
Дюко не шевелился, лишь чуть ниже покрытой оспинами щеки забилась на горле синяя жилка.
– Она подлый враг Франции.
– Я спросил, не изволите ли вы повторить свое утверждение, майор? Или дадите мне удовлетворение другим способом.
Дюко улыбнулся:
– Вы глупец, майор Шарп, если считаете, что я буду драться с вами на дуэли.
– В таком случае, вы вдвойне глупец, затевая ее. Я жду извинений.