Враг стрелка Шарпа
Шрифт:
Для такого деликатного задания не годились новички, поэтому выбор командира пал на американца и Белла – босяка из лондонских трущоб.
Выбравшись на тропинку, оба стрелка уже не таились. Неразборчивая речь, вихляющая походка – ни дать, ни взять: неплохо принявшие на грудь приятели решили проведать товарищей в монастыре. Белл вляпался в лужу рвоты. На его забористую брань выглянул караульный. Дверь открылась шире. Стала видна жаровня, чадящая в коридоре. Вышел второй, с мушкетом:
– Заходите, только побыстрее! Холодина, чёрт!
Вместо того, чтобы войти, Тейлор сел на нижнюю ступеньку крыльца и во всю глотку запел. Достав из-за пазухи
– Готов, пьянь! А пойло мы, вообще-то, несли вам!
Тот, что с мушкетом, потянулся к бутылке. Едва пальцы его правой руки сомкнулись на горлышке, Тейлор всадил ему в бок штык. В тот же миг Белл шагнул за спину второму, зажал рот и перерезал глотку.
Пока Тейлор с Беллом оттаскивали трупы в тень, майор с остальными парнями из ударной группы ринулся ко входу. Фредериксон за спиной начал отсчёт четверти часа.
Крыльцо было в крови жертвы Белла, и подошвы Шарпа оставляли на полу входного коридора тёмные отпечатки. Майор вышел во двор и осмотрелся. У водоёма в центре пылала ещё одна жаровня. Проход, куда водили стрелка с Дюбретоном полюбоваться на клеймение испанки, находился как раз напротив входа в монастырь. И решётка, и дверь стояли распахнутыми настежь. Добраться туда можно было через двор, что исключалось, или по боковым аркадам. В галерее справа чувствовалось какое-то шевеление, и Шарп решил идти по левой стороне, мимо часовни. Шаги полутора десятка мужчин гулко отдавались под сводами галереи. Дверь часовни тоже была открыта. Миновав её, Шарп ощутил на плече чью-то хватку. Молниеносно развернувшись для удара, стрелок в последний миг сдержал кулак. Перед ним, часто моргая, покачивалась женщина.
– Пойдём со мной, красавчик.
Пьяно улыбаясь, она потянула Шарпа в часовню.
– Пойди-ка ты проспись, милая.
Из церкви мужской голос требовательно прокричал что-то по-французски. Женщина пренебрежительно потрясла головой:
– Он влил в себя слишком много бренди, чтобы быть мужчиной.
Карапуз, годов трёх отроду, вышел из часовни, посасывая палец. Ухватив мать за подол, он с любопытством уставился на Шарпа. Взгляд женщины немного прояснился:
– А ты, красавчик, кто такой?
– Лорд Веллингтон.
Француз опять проорал что-то и, судя по шуму, побрёл возвращать даму сердца. Стрелок подтолкнул её к проёму:
– Давай, милая, обратно. Твоему кавалеру, похоже, полегчало.
Больше происшествий не было, разве что пара детишек выбежала на середину двора, громко хохоча, пока кто-то из кладовки сердито и сонно не приказал им утихомириться. Оставив стрелков в проходе, Шарп поднялся на балкон, с которого он и Дюбретон разговаривали с женой французского полковника. Зрелище того, что творилось на нижнем дворе, свело бы с ума Веллингтона: яркая иллюстрация последствий отхода от порядка и дисциплины, Содом и Гоморра. Посреди двора пылал огромный костёр. Кроме веток и стволов местной растительности, в нём горели выломанные переплёты высоких окон, разделявших дворик и холл. Окна шли от земли, сходясь в арки над верхней галереей. Без переплётов ничто не препятствовало дезертирам и их женщинам бродить между двориком и холлом.
Шарп сбежал из приюта, когда ему не исполнилось ещё и десяти лет. В тесных переулках Лондона смышлёному мальчонке занятие находилось без труда. Это был мир убийц, воров и грабителей; пьяниц, калек и продававших своё тело до последней
Здесь Шарп видел то же самое. Не сегодня-завтра, самое позднее – весной, противоборствующие армии очухаются от зимней дрёмы и придут потребовать ответа. Осознание неотвратимости расплаты дезертиры заливали вином. Бутылки и бурдюки, порожние и полупустые, вперемешку с объедками изобильно усеивали испещренный канавками пол дворика. Пьяные мужчины и женщины без стыда совокуплялись друг с другом поверх этого месива, дети протискивались мимо пыхтящих пар, выискивая мослы с остатками мяса или бутылку, где пробка забита не очень туго. Те, что лежали ближе к огню, были наги; те, что дальше – прикрывались одеялами и тряпьём. Некоторые уже спали. Залитый кровью, валялся со вспоротым животом покойник. Шум доносился не отсюда, источником его был холл, который Шарп со своего наблюдательного пункта разглядеть не мог.
В кустах у входа одноглазый капитан следил за стрелкой, отсчитывая минуты.
Шарп вернулся в проход. Говорил тихо и кратко:
– Входим по двое, по трое. Без суеты. Вперёд!
Взяв Харпера, Шарп вышел первым. Ирландец посмотрел во двор и облизнулся:
– Ух ты! Как офицерская пирушка в пятницу вечером!
– Каждый вечер, Патрик. Почему же только в пятницу? – в тон ему ответил Шарп.
Что удерживало стрелков от простого и логичного шага: убить его с Харпером, а затем присоединиться к тем, во дворе? Сменить неблагодарный труд и жёсткую дисциплину на пойло и прекрасный пол? Что руководило ими? Страх? Гордость? Шарп не знал, да и не хотел знать, он доверял своим солдатам, как доверял всегда.
Двигаясь к холлу, он заглядывал во все двери, но заложниц там не было. Кельи пустовали, в одной лишь майор нарвался на протестующий рёв мужчины и хихиканье двух его подруг. Шарп мягко притворил дверь обратно. Костёр во дворе пылал так жарко, что его тепло чувствовалось даже здесь, приятно согревая левую сторону тела.
Стрелок миновал угол и мог теперь видеть холл. Толпа мужчин и женщин собралась перед возвышением в дальнем конце помещения. Лестница вела с помоста на галерею с двумя дверями в стене, опоясывавшую зал. Через верхнюю часть окон, отделявших двор от холла, легко было перешагнуть из крытой аркады двора на пол галереи холла.
На помосте, в кресле с высокой спинкой сидел Хейксвелл. Он был облачён в священническое одеяние, слишком куцее для его нескладной фигуры. Рядом с креслом стояла черноволосая девчушка – подросток в красном. Лапища Хейксвелла обвилась вокруг её талии, перехваченной белым кушаком.
Чуть дальше на возвышении кривлялась девица. Её прелести прикрывала исподняя сорочка с жилетом и мужская рубашка. Платье она под общий рёв швырнула одному из ротозеев. Поймав, тот победно помахал трофеев в воздухе. Хейксвелл поднял руку. Физиономию прострелило судорогой.