Враг стрелка Шарпа

Корнуэлл Бернард

Шум. На кровле что-то происходило, и Шарп, мечтая о бритье и завтраке, полез туда.

– Сэр! – его окликнул стрелок шагах в двадцати от сооружённого Кроссом подъёма, – Там, сэр!

Солдат указывал на восток, прямо на солнце:

– Всадники, сэр!

Бог ведает, как он ухитрился их разглядеть. Шарп сощурил глаза и, прикрыв их пятернёй, всмотрелся в слепящий свет. Почудилось или какие-то точки действительно маячили на краю долины?

– Сколько их?

Рядовой насчитал четырёх, его сержант – трёх. Люди Потофе? Разведывают пути отхода на

восток? Возможно. Пленные болтали о гверильясах, ищущих мести за Адрадос, и это тоже походило на правду.

Шарп остался на крыше, но конники больше не показывались. Тем временем во двор вынесли ёмкости с водой, нагретой на импровизированной кухне, и свободные от караулов бойцы принялись бриться, поздравляя с Рождеством друг друга и потаскушек, уже вполне освоившихся среди стрелков. Хорошее утречко выдалось для служивых, за исключением, конечно, тех, кого отрядили в расселину за ранцами.

Навестив верхний двор, Шарп был немало озадачен. Проросший в углу сквозь настеленные плиты граб обвивали белые ленты. Украшавшие дерево стрелки пребывали в отличном настроении, балагурили и пересмеивались. Один, стоя на плечах у товарища, тянул полосу ткани к безлиственной верхушке. Металл блестел на голых ветвях – пуговицы с трофейной униформы. С минуту Шарп пялился на них, ничего не понимая, затем вернулся к пандусу, спустился вниз нашёл Кросса:

– Что они делают?

– Немцы, сэр. – ответил Кросс так, будто это всё объясняло.

– Делают-то они что?

Соображал Кросс медленнее, чем Фредериксон, и вдобавок боялся Шарпа, как огня. Досаду майора от бестолковости собеседника капитан принял за неодобрение и грудью встал на защиту подчинённых:

– Немецкий обычай, сэр. Безобидный, сэр. Абсолютно безобидный.

– Я понимаю, что безобидный! Зачем?

Кросс нахмурился:

– Рождество, сэр. Они всегда так делают на Рождество.

– Они оплетают тесёмками деревья каждое Рождество?

– Не совсем так, сэр. Обычно они берут что-нибудь вечнозелёное, ель, например, приносят в казарму и украшают. Ангелочками, безделушками разными.

– Но зачем?

На германцев, кроме Шарпа, глазела его рота. Глазела с не меньшим удивлением.

Вопрос поставил Кросса в тупик. Сам он, по-видимому, никогда над этим не задумывался. Появившийся во дворе Фредериксон пришёл ему на помощь:

– Язычество, сэр. Старые боги германцев были лесными богами.

– То есть они как бы приносят им дары? Задабривают?

Фредериксон кивнул:

– Священники утверждают, что, мол, дерево символизирует крест, на котором распят Иисус Христос, но, по-моему, это чушь. Обычай – просто отголосок древнего ритуала. Они делали это ещё до римлян.

Шарп ещё раз посмотрел на граб:

– Мне нравится. Что дальше? Принесение в жертву девственницы?

Последнюю фразу Шарп произнёс громко. Стрелки облегчённо засмеялись: майору понравилось их дерево.

Шарп вернулся в нижний двор. Провожая его взглядом, Фредериксон размышлял, и его мысли были ответом на вопрос, мучивший Шарпа ночью. Одноглазый капитан

знал, почему вчера стрелки сражались вместо того, чтобы перебежать к врагу. Майор Шарп требовал от людей многого, больше, чем кто-либо другой, но, кряхтя и костеря его на все лады, солдаты вдруг обнаруживали, что им это по плечу. Открытие пробуждало в них гордость. Гордость за себя и благодарность к поверившему в них командиру. Майору Шарпу. Фредериксон тяжело вздохнул. Боже, благослови британскую армию, в которой основная масса офицеров считает солдат серой скотинкой.

Шарп устал, иззяб, а ещё хотел побриться. Вместо бритья он разыскал комнату, куда Фредериксон приткнул раздетых пленников. Их стерегли три стрелка. Шарп затронул капрала:

– Как у вас, спокойно?

– Сейчас да, сэр. – капрал выплюнул табачную жвачку в дверной проём. Двери не было, путь внутрь преграждала баррикада из обугленных досок, – А вот с часок назад выискался тут умник, начал воду мутить.

– То есть?

– Молотить языком, нарушать, в общем. Одёжку хотел. Они – не животные, чтобы голяка сидеть. Белиберда, в общем.

– И…?

– Кокнул его капитан Фредериксон, сэр. – стрелок ухмыльнулся, – Не любит он белиберду, сэр. Наш капитан.

Фредериксон был на крыше. Карабкаясь наверх, Шарп услышал восторженный рёв. Взобравшись, майор увидел его причину.

Над обителью реял флаг. Ветер давно улёгся. Чтобы полотнище не обвисало, капитан распорядился прибить к самодельному флагштоку поперечину, на которой и расправили знамя. Оно должно было послужить для приближающихся фузилёров ориентиром и знаком того, что всё прошло успешно. Майор подивился смекалке одноокого. Сам Шарп, не мудрствуя лукаво, просто вывесил бы флаг на одной из стен. Идея Фредериксона была удачней.

Капитан подошёл к Шарпу и поделился, глядя на флаг:

– Флаг как и не наш.

– Из-за чего?

– Из-за ирландской части.

После подписания Акта Содружества, сплавившего Ирландию с Англией в единое целое, государственный флаг пополнился диагональным красным крестом. Для многих даже сегодня, одиннадцать лет спустя, его вид был непривычен. Для других (Патрика Харпера, например) – оскорбителен.

– Слышал, вы пристрелили пленного?

– Что, перегнул палку?

– Да нет. Сэкономили трибуналу время и чернила.

– Утихомирил остальных, сэр.

– Вы спали?

– Не успел, сэр.

– Идите отдыхать. Это приказ. Позже вы мне понадобитесь.

Для чего ему мог понадобиться Фредериксон, Шарп и сам не ведал. Если всё идёт по плану, то Кинни уже на подходе, а, значит, стрелки не у дел. Если всё идёт по плану. То ли странные всадники были тому виной, то ли ответственность за жизни двух сотен человек, но смутная тревога не отпускала Шарпа. Он поскрёб щетину и глубже закутался в шинель.

Кот запрыгнул на крышу. С достоинством, присущим всему его племени, он прошествовал мимо затаившихся у каменного парапета стрелков, сел и занялся умыванием. Выставленная вверх задняя лапа отбрасывала длинную тень.