Враг в зеркале

Соколов Михаил

И все-таки идти было надо. По сути, мой приезд сюда несколько дней назад уже фактом своим фатальным образом предопределил исход: очень скоро, там, за мертвыми стеклами ненавистной квартиры, я убью своего брата...

Там, на втором этаже, я разом покончу с прошлым, с тем миром, что до сих пор корнями своими прочно держится за темное дно моего сознания. Там я наконец смогу обрести покой.

Я проверил, насколько свободно выскальзывает из кобуры пистолет.

Хлопнул дверцей машины, закрыл на ключ... Крупные капли прохладно освежили лицо. Некуда торопиться. Я вновь закурил, потому что несмотря на твердую решимость поставить

на всем точку, спешить было некуда.

Не нужно обладать сверхвоображением, чтобы увидеть его обмякшим в деревянном скрипучем кресле с синеватой дырой между глаз и развороченным затылком, - слишком многие с вожделением ожидают моего прибытия в небесах с подобными отметинами на головах.

Слишком многие...

Сигарета дотлела до фильтра. Я отбросил окурок. Пиджак промок. Скрипнула всегда наполовину приоткрытая дверь... скрипучие ступени... Одна, вторая, третья... В этом месте из неведомо каких щелей дохнуло затхлой атмосферой подвала, где зимними вечерами, забившись по зябким сырым углам, мы, подростки, сообща выкуривали свое одиночество... И там, вместе с нами, незаметно подросла Таня...

Площадка второго этажа. Три двери. За двумя, ненужными мне, тускло шевелилась жизнь. Мне же нужна была эта, темная и ненавистная дверь в прошлое...

Нет, уже в настоящее.

Я извлек ключ из кармана и осторожно, стараясь не щелкнуть замком, открыл дверь. Темный коридор и темная гостиная впереди. Тишина.

Я вытащил пистолет. Навинтил глушитель. Тихо щелкнул предохранитель.

Скоро.

За соседней дверью тонко и сердито закричал женский голос.

И тут меня вновь охватило чувство нереальности происходящего. И как же все было безнадежно...

Я вспомнил, как все началось. Совсем недавно, и очень давно; с моего приезда сюда несколько дней назад и ещё раньше - с первых проблесков осознания себя в этом маленьком приволжском городке.

И тут вдруг - вместе с молнией за стеклом подъезда - ощущение простоты и ясности с необыкновенной силой заполнило мне душу. Мне стало понятно все, связанное недавно с банальной чертовщиной: мой приезд, глупо оправданный важностью переговоров (о которых я тут уже напрочь забыл!), смерти знакомых мне людей, темный силуэт ужасного убийцы, перепрыгиваюшего, - как лев на арене цирка с тумбы на тумбу, - сначала в лютого братца-двойника, а затем сюда, в мою квартиру, с детства бывшую для меня не домом, а так, скорее ночлежкой. И словно бы краткое упоминание детства обрело материальность, я так ясно почуял когда-то привычную вонь застарелой нищеты: мусор, прокисшие щи, гниющие отбросы... Боже мой! Теперь, когда пелена спала с глаз моих, я уже понимал, что и вонь, и вороны, и эти вечные крысы лишь материальное воплощение того ада, что я ношу в себе с первых моих нежных дней, и что Лютый, ожидающий меня в гостиной, тоже явился искоренить саму память... нет, зеркало, в котором и он, и я обречены видеть каждый себя: садиста, насильника и убийцу.

Держа пистолет наготове, я тихо прошел коридор, подождал секунду и заглянул в комнату.

Омытое дождем оконное стекло враз посветлело, и желтый фонарный свет за окном высветил навалившегося плечом на столешницу, глядевшего прямо на меня Лютого.

– Привет Лютый!
– спокойно произнес я.

Все это было так непередаваемо буднично, словно бы мы, вопреки всему, попали-таки в зазеркалье и, - как два призрака, сквозь которые можно просунуть руки и пошевелить пальцами, -

встретились, уже ничего не боясь и ничего не желая.

– Привет, Оборотень!
– сказал он, и в оконном слабом свете я смог разглядеть какую-то дикую, смутно знакомую (больше, по собственным ощущениям) усмешку.

Я сел в мягкое, продавленное кресло, не глядя протянул руку и дернул шнур торшера, сразу согнавшего негатив ночи: окно густо почернело, захватив на уличную сторону собственный световой абрис, углы рамы, просветлев, проявили давнюю войлочную пыль, а возле шкафа заискрилась большая ажурная паутина с черной точкой затаившегося хозяина.

– Теперь можно и закурить, - сказал Лютый, одновременно со мной вытаскивая сигареты. И, видя в большом настенном зеркале собственное отражение, я невольно сравнивал; были мы страшно похожи, особенно сейчас, при слабом красноватом свете цветного абажура.

– Зачем было их убивать?
– спросил я.

Он весело осклабился.

– Это ты себя спрашиваешь, или меня?

Я промолчал, и он нахмурился.

– Что тут спрашивать? Они мертвы, потому что ближе них для нас не было никого. Мы с тобой всегда жили надеждой, что вот-вот, ещё немного, и эта гнусность вокруг исчезнет, жизнь настанет светлая, чистая, и такие же светлые, умные, добрые люди радостно возьмут нас за руку и поведут в такое же светлое будущее. Мучались и зверели в детстве, мучались и зверели потом, и сейчас, и нет этому ни конца ни края.

Он со злобой отбросил окурок, обжегший пальцы. Мы опять одновременно закурили по новой сигарете.

– Ну и что?
– задумчиво проговорил я.
– При чем тут наши друзья?

– Да погоди ты!
– досадливо отмахнулся Лютый.
– Ты лучше скажи, чем мы хуже всех этих людишек, которые живут, смеются там, плодятся, как крысы, и счастливы притом? Денег у них нет, ни черта нет, а счастливы?

– Где ты таких видел?
– ухмыльнулся я.

– Заткнись ты!
– ненавистно проскрежетал Лютый.
– Сам знаешь, о чем я говорю. Есть же люди, к которым можно повернуться спиной и быть уверенным в собственной безопасности! Есть же люди, которые не ожидают друг от друга смерти, надувательства, измены, а сами готовы идти за других на смерть! Где-то же они есть! Почему с самого детства нас окружает злоба, зависть, насилие, обман?..

– Как ты, так и они к тебе, - отрезал я.

– Черта с два!
– убежденно, с каким-то лихорадочным огнем в глазах сказал Лютый.
– Ты же сам пробовал относиться к другим, как к самому себе. Пробовал? Ведь пробовал. Ну, - насмешливо допытывался он, - чем кончились твои попытки? За дурака принимали? Обмануть пытались, как простофилю? Сознавайся.

– Было дело, - вынужден был согласиться я.
– Но ведь надо понять наше окружение: бизнесмены, убийцы, политики... Не хочешь же вернуться вновь, как отцы, к борьбе за светлое будущее всего человечества?..

– Если бы можно было!.. Не за бабки, не за эту зеленую мразь!..

– Поэтому ты и начал со своих друзей? Так сказать, искоренять истоки, - ухмыльнулся я.
– Мол, перебью тех, кто меня знает, и сразу все наладится: не зная меня, все меня полюбят.

– Почему бы и не начать с них? Людишки так себе, - криво усмехнулся Лютый.
– Сдохли, и дышать легче стало. И потом, ты же сам знаешь, что мир нейтрален: не плох и не хорош. Все зависит от твоего подхода, от взгляда, так сказать.