Враг
Шрифт:
Тут поднялся со своего места и мастер Вепперинг. Подойдя вплотную к чужаку, он схватил его за плечи и сказал:
— Прежде чем осмелиться болтать про обман и жульничество, вспомните, что вы находитесь в Нюрнберге.
— Коли вы все на меня навалитесь, — грубым тоном возразил чужак, обведя присутствующих злобным взглядом и остановив на господине Матиасе глаза кровопийцы, — мне, конечно, крышка, но я все же остаюсь при своем: то вино, которое мне подал хозяин, показалось мне адским зельем, каким-то отваром из ведьминских трав, и вместо того, чтобы согреть нутро, оно пронзило его ледяным холодом.
— Мне думается, — с улыбкой заметил доктор Матиас, —
После этого доктор Матиас заказал трактирщику такое чужеземное питье, какое солдат имел в виду, и Томас, обрадованный тем, что ссора улаживается столь мирным образом, благодарно расшаркался и пообещал, что он собственноручно и в наилучшем виде приготовит требуемое, причем прямо здесь, на глазах вспыльчивого солдата. Приезжий принялся — слишком неуклюже, чтобы показаться убедительным, — оправдывать свое недавнее поведение влиянием непогоды и пережитыми в пути неприятностями, после чего попросил разрешения осушить свой бокал в компании гостей в знак всеобщего примирения, с чем гости с радостью согласились в силу присущей всем нюрнбержцам доброжелательности.
Глинтвейн был вскоре готов. Солдат одним духом опорожнил полбокала и на этот раз нашел вино великолепным. А когда беседа за столом стала затухать, небрежным тоном спросил:
— А что, Альбрехт Дюрер еще жив?
В крайнем изумлении все хором воскликнули:
— Возможно ли? Он спрашивает, жив ли Дюрер?
А доктор Матиас всплеснул руками и молвил:
— Сударь! Вы что — с луны свалились? В каком медвежьем углу, в какой глуши вы скрывались? Или восстали из могилы? Вы что — все это время были слепы, глухи, немы и неподвижны, раз можете задать такой вопрос? Вы с вашей хромой клячей, видимо, вынырнули из-под земли прямо у дверей трактира, ибо в противном случае по дороге сюда вы слышали бы великое имя Альбрехта Дюрера, тысячеустно повторяемое восторженными толпами. Разве вы не заметили на тракте множество людей, направляющихся в любезный нашему сердцу Нюрнберг, словно к месту паломничества? Разве вы не приметили богатых экипажей князей и других аристократов крови, едущих туда же, чтобы отпраздновать триумф величайшего гения нашего времени — Альбрехта Дюрера?! Он завершил свое величайшее, великолепнейшее, полное глубочайшего смысла и тончайше исполненное живописное полотно. «Распятие Христа» выставлено для всеобщего обозрения в императорском зале. По этому случаю на следующей неделе состоится особое празднество, во время которого, как говорят, император наградит своего любимца особыми знаками высочайшего благорасположения.
Вскочив с места, солдат слушал все это, словно окаменев и не подавая признаков жизни. А потом вдруг испустил короткий и резкий смешок и рухнул в кресло, судорожно дергаясь всем телом.
Трактирщик тут же влил ему в рот немного глинтвейна, чем и привел в чувство.
— Ну, нам пора восвояси, — решили гости и стали расходиться.
Когда доктор Матиас проходил мимо солдата,
— Вы — Зольфатерра. Что вам здесь нужно? Коренные нюрнбержцы вас еще не забыли.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Полуденный жар понемногу ослаб, с гор повеяло прохладой и принесло легкие золотые облачка, окружившие блестящим ореолом клонившееся к закату солнце. Деревья и кусты радостно зашевелились под дуновением свежего ветерка. В великолепном уборе из предзакатного золота блистал красотой знаменитый Галлеров луг, этот райский уголок прекрасного Нюрнберга. Расцвеченные всеми красками и благоухающие ароматами цветники, прорезанные весело журчащими ручейками, кусты, то ярко светящиеся, то отступающие в легкую предвечернюю тень, и звучащие со всех сторон мелодичные трели певчих птиц, покой которых здесь не смеют нарушить враждебные помыслы. Воистину, прав был высокочтимый певец, сравнивший это место, в изобилии одаренное всеми прелестями живой природы, с долиной Темпе в Фессалии, о которой с таким восторгом повествуют древние мифы.
Отзвонили колокола последней воскресной службы, и стар и млад в праздничном платье потянулись к Галлерову лугу, который вскоре превратился в гульбище с многочисленными увеселениями. Тут юноши состязались в разных физических упражнениях и являли глазу великолепное зрелище силы и ловкости, свойственных этому наиболее пышущему жизненной энергией возрасту. Там певцы с цитрами в руках пели на разные лады забавные песни о короле Артуре и мудром Мерлине, который и поныне сидит в кроне дуба, прикованный его возлюбленной Вивиан, и издает жалобные вопли.
А между теми и другими вдруг выскакивает невесть откуда взявшийся пестро разодетый шут и поет, гримасничая и жестикулируя, о дерзком на язык кардинале, а когда язык этот вместе с его обладателем был сожжен и похоронен, из земли вырвался язык пламени и появился букет прекрасных цветов. Цветы потом менялись: то это были розмарины, то жасмин, то гвоздики, то розы и тысячи других. И женщины несли эти букеты в руках, отправляясь на воскресную прогулку. Какой же букет лучше? А вот какой:
Невеста ты, твои уста
Сладки, как мед.
А речь твоя — как молоко,
Что всякий пьет.
И в платьях — столько вкуса!
Притом — такие бусы!
И вся ты — словно фимиам —
Вливаешь силу нам.
Так распевал какой-нибудь из шутов, а другой аккомпанировал ему на режущей слух трубе и полуразбитом барабане.
Тем не менее это нравилось толпе, которая с громкими возгласами одобрения стекалась к шутам.
В другом месте на мягком цветочном ковре возле шепчущихся под вечерним ветерком кустарников началось более изысканное представление. Юноши и девушки, взявшись за руки, вели замысловатые хороводы под приятные для слуха звуки басовых лютен, арф и флейт. Поодаль с удовольствием любовались этим зрелищем их родители, причем матери делились друг с другом своими самыми сокровенными надеждами. Отцы города степенно двигались по оставленным в толпе проходам, радуясь благополучию своих горожан и советуясь даже здесь о том, как бы им содействовать вящему процветанию города.