Враги целуют жадно
Шрифт:
– Ужас! Неужели нельзя было пороть его почаще? Глядишь, нормальным вырос бы. А теперь… нам приходится страдать из-за вашего упущения! В общем, вы это… давайте! Принимайте меры. Иначе, их примем… мы!
– О каких мерах идет речь? – ровным деловым тоном уточнил Лев Сергеевич. – И почему я должен их принять?
От его слов Машка сделалась пунцовой.
– Что значит, по… почему? – переспросила она, заикаясь.
– Ваш герой чуть не сломал руку моей сестре! А до этого, на меня кинулся! Вот что он собирался сделать, если
– Чушь не неси! – яростно проскрежетал Вадим, хранивший молчание до сего момента. – Я никогда не подниму руку на девушку! Даже на такую, как…
Под острым и жутко недовольным взглядом своего отца он снова замолчал, так и не закончив фразу. Из толпы в адрес Машки тотчас же прилетело:
– Стукачка!
Даже не оборачиваясь, Аня знала, кому принадлежал тот мерзкий голосок.
Зоя Кудрина. Все никак не уймется. Но ее инициатива нашла нешуточный отклик в рядах защитников Вадима. И каждый с ненавистью шептал:
– Стукачка!
– Да хоть сама… - начала было огрызаться Маша.
Но Аня, предвидя это, стремительно подбежала к ней.
– Не реагируй! – велела строго. Схватив сестру за руку, она собиралась увести ее отсюда. И как можно скорее. Но вынуждена была отказаться от своей затеи, когда дорогу им преградил… ректор, собственной персоной.
Подойдя вплотную к собравшимся, Ярослав Маркович захлопал в ладоши.
Демонстративно. Театрально. Он был в бешенстве, и даже не скрывал этого.
Когда все внимание сосредоточилось на нем, Бондарев язвительно заметил:
– Браво! Грандиозное представление!
– Ярослав Маркович, - жалобно захныкала Полозова. – Мы не в чем не…
Никак не реагируя на нее, ректор продолжил:
– Признаться, я шокирован. Это до какой же степени вы все здесь обнаглели, если не постеснялись устроить очередные свои разборки прямо у меня под носом? На территории, находящейся в зоне моей ответственности! Вы забыли, где находитесь? Так я вам напомню! И вашим родителям тоже!
Аня чуть ли ни с разинутым ртом наблюдала за тем, как Бондарев отчитывал студентов. Со всей строгостью, не щадя. А Лев Сергеевич тем временем, кивком головы подозвал к себе Вадима. Тот подошел. Но, разумеется, не один. Его, как всегда, сопровождала Ксюша. Ощущая неловкость в их обществе, Аня отступила в сторону, увлекая Машку за собой. Однако, Збруев-старший жестом поманил их обратно. Переглянувшись, снедаемые тревогой, девушки выполнили его просьбу. Стоило им подойти достаточно близко, мужчина припечатал раздраженным взглядом своего сына и велел:
– Извиняйся!
– ЧТО? – почти в унисон воскликнули влюбленные.
Вадим сжал кулаки, бледнея от ярости. Тогда-то Аня и заметила, как сильно поцарапала его. Прямо до крови. Встретившись с парнем взглядом, она невольно отшатнулась. Ее прямо с ног сбивало волной негодования, исходящей от него. Скрипнув
– Нет!
Его отец прищурился:
– Ты меня знаешь, сын! Я. Не стану. Повторять. Дважды.
– Но, Лев Сергеевич, - ошарашенно промямлила Ксения. – За что ему извиняться?
– А, по-твоему, не за что? – вспылила Машка. – Вы подослали ко мне Клюева, велели ему соблазнить меня и делали ставки! А когда я не повелась на ваш развод, публично унизили меня и принялись оскорблять наперебой!
– Пойдем, - пробормотала Аня, опасаясь нового конфликта. – Это явно лишнее. Не нужны нам никакие извинения. Тем более, фальшивые.
– Еще как нужны! – возразила сестра. – Ладно, я… но ты-то пострадала вообще ни за что! И морально, и физически. И кожа у тебя очень нежная. Теперь на руке синяк останется от его клешней!
– Уж как-нибудь переживу!
– Аня…
– Ладно, извини, - глухо проскрипел Вадим, чужим голосом.
От напряжения на его висках взбугрились вены. Стало ясно, что это извинение далось ему непросто. Для него оно… сродни самому страшному унижению. Да только грош ему цена! Искренности в нем ноль!
Смерив парня долгим взглядом, Аня покачала головой:
– Нет. Оставь себе свои извинения. Я их не принимаю.
Глава 5
«ЧТО? Что, черт, подери?!»
Не веря собственным ушам, Вадим ошарашенно уставился на эту… мелкую заносчивую выскочку. От бешенства, вспыхнувшего в душе, помутился рассудок. Мышцы напряглись, взбугрились. Кровь, бегущая по венам, ощущалась кипятком. А дыхание вырывалось из груди рваными толчками.
Вадим до противного скрежета стискивал зубы, ощущая себя оплеванным с ног до головы. Как? Как такое возможно? Он… изменяет собственным принципам, наступает на глотку своей гордости и извиняется… чтобы в ответ услышать заносчивое «нет»? Забавно! Особенно то, что прощения у защитницы-Аннушки он попросил... почти искренне. Не из-за требования отца. Не только из-за него. Просто… не по себе стало при мысли, что он и правда… перестарался. Что не рассчитал силу своей хватки и вполне мог… навредить ей. Физически. Что ненароком оставил свои отметины на ее коже. Вот и прогнулся. А в итоге? Не принимает она! Гордая она! Что это, если не плевок в лицо? Что, если не откровенный вызов? И это при отце! При Ксюхе!
«Вот ведь д-р-я-я-я-я-н-ь!»
Бесила! Ох, как же сильно она его бесила!
Одним своим видом. Одним своим жалким существованием.
Простушка обычная! Ничем не приметная! А сколько спеси в ней?
Сколько дерзости? Ничего ведь из себя не представляет. Ничего!
А самомнение такое, что при желании можно обогнуть им земной шар!
И взгляд этот… странный. То ли грустный, то ли хмурый. Но… насквозь пронизывающий. Продирающий до мурашек. Пробуждающий непонятное ноющее чувство за грудиной. Взгляд человека… с несгибаемой волей.