Врагов выбирай сам
Шрифт:
– Ты вряд ли поймешь. Точно так же как они никогда не поймут тебя. Ты говоришь, что Господь дал нам тело для радости. А они считают, что плоть – это тюрьма души. Усмирение плоти, ограничение себя во всем, кроме самого необходимого, – это их путь к святости.
– Я не понимаю. Они хотят прожить и умереть, не оставив детей?
– Нет, – вздохнул сэр Герман, – они хотят прожить без греха. Не понимаешь? Артур, да ты закоснел в предрассудках.
– Может быть. – Юноша кивнул. – Вы попробуйте объяснить.
– Попробую. – Командор помолчал, собираясь
– Для мирян – да. А для тех, кто не может жениться, – нет.
– Вот и объясняй тебе! – досадливо поморщился старый рыцарь. – Ты у нас по определению безгрешен, поди втемяшь тебе, что другие могут думать иначе.
– Да я знаю, что могут, – поспешно заверил его Артур, – могут, и думают, просто не пойму, зачем они живут, если ничего после себя не оставят.
– Славу добрую оставят! – рявкнул командор.
– И все?!
– М-да, – только и сказал сэр Герман. Очень внимательно посмотрел на Артура, вздохнул и повторил печально: – М-да. В этом ты определенно кому угодно фору дашь. И касательно детей тоже. Да, кстати, имей в виду, что в Единой Земле чуть не каждый пятый мнит себя твоим потомком. Реально же детей было восемь. Пятеро – мальчики.
Артур пожал плечами, скорчил легкую гримасу:
– Теперь-то не все равно?
– Я присматривал за ними. – Командор сделал глоток И уставился в свой кубок. – За девочками мы дали хорошее приданое, и, кстати, они все трое вышли замуж за воевод. Кровь не водица, что тут скажешь. Мальчишек, как и следовало ожидать, родители попытались отдать в орден.
– И? – Лицо Артура осталось спокойным, но в голосе зазвенело такое нетерпеливое ожидание, что сэр Герман не удержал улыбки.
– И все были приняты, – ответил он, – поверь мне, поблажек для них не делалось. Мы к тому времени уже утратили и славу, и ореол таинственности, но кандидатов все равно отбирали придирчиво. Несколько твоих правнуков служат сейчас в Недремлющих. Несколько, разумеется, здесь. Не в Сегеде – в Эрде. В Развалинах неладно, приходится держать поблизости монастырь. Ты хочешь знать, кто они и где?
Артур помолчал. Потом качнул головой:
– Н-нет, – вздохнул и сказал уже уверенно: – нет, не хочу.
– Ну и правильно, – негромко произнес сэр Герман. – Кстати, Фортуна мне на тебя жаловался, дикарь, говорит, высокогорный. Чем ты его допек? Гадость сказал?
– Делать мне больше нечего, только с ним разговаривать, – презрительно фыркнул Артур, – Он сам все время.. Сколько книжек прочитал, а ведет себя дурак дураком. Зачем – непонятно.
– И что же он «все время»? – Сэр Герман покачивал кубок и разглядывал Артура, то ли улыбаясь, то ли ехидно про себя посмеиваясь.
– Да про Бога глупости болтает. – Рыцарь спокойно встретил пристальный взгляд командора. – Он мне Ветхий Завет подсунул, все пальцем тыкал: око за око, там. Про Потоп Великий. Про Содом и Гоморру опять же. По мне так мужеложцы еще легко отделались. А профессор кудахчет: жестоко, мол. Нельзя
– А ты? – подбодрил сэр Герман. – Ты ему что сказал?
– Да ничего, – юноша потягивал кисловатое вино, – не разговаривал я с ним. По делу разве только.
– Понятно, – кивнул командор, – не думал я, что ты читать научишься.
– Я тоже, – кивнул Артур. – Профессор сказал, вы его предупреждали, чтобы он при мне о Ветхом Завете ни словом, ни полсловом. Ну и зря. Я не знаю, почему ему так важно, чтобы Господь был понятным, но это дурь. Он живет так, как будто одним глазом на мир смотрит. Оттого и злится, наверное.
– А Бог, – совсем уж непонятным тоном спросил сэр Герман, – Бог с ним?
– Конечно! – Синие глаза взглянули на старого рыцаря с искренним изумлением. – Вы что же, думаете, Он его оставит? Да ни за что. Профессор, он ведь не мужеложец все-таки.
– О да! – Сэр Герман расплылся в широкой, совершенно искренней улыбке. – Брат Артур, не обижайся, но я только сейчас поверил, что это и вправду ты. Имя, душа и Бог – так это было?
– Со мной мое имя, моя душа и Господь, – спокойно подтвердил Артур, – я все тот же придурок с топором, господин командор. И в суждениях моих все гак же нет ни проблеска мысли, ни тени греха.
– Не обижаешься?
– Ничуть.
– Ну и славно. Кстати, о грехах, наши с тобой монахи хоть и не моются, но пахнут отнюдь не потом.
– Угу, – хмыкнул Артур, – ладаном.
– Уже заметил? – удивился сэр Герман. Артур поперхнулся вином и вытаращился на командора поверх узорного кубка:
– Что, правда, ладаном?
Сэр Герман лишь развел руками.
Вино допили молча.
– Ладно, – сказал глава храмовников после долгой, вдумчивой паузы, – отдохнуть тебе надо. Переночуй здесь, в замке, познакомься с рыцарями. Если будут спрашивать, а они будут, скажи, что воспитывался в... скажем, в Зволане и, как отец умер, отправился сюда. Засвидетельствовать, так сказать, и вообще, при деле быть. Знаю-знаю, врать ты не любишь, но тут уж, извини, выбирать не приходится. Грех этот я тебе отпускаю. К имени ты относишься трепетно и менять его не захочешь, так?
– Не захочу. – Артур поставил кубок и поднялся на ноги.
– Смеяться будут, – честно предупредил сэр Герман, тоже вставая, – хотя... – он вновь оглядел рыцаря от светлого золота волос до мысков запыленных сапог, – начнут смеяться, можешь сунуть в зубы. Перестанут. Но в то, что ты настоящий, все равно никто не поверит. Лучше и не доказывай.
– И не буду. – Артур шевельнул плечами. – Если поверят – сожгут, и вся недолга.
– Ну, сжечь тебя я, пожалуй, не позволю... да, чуть не забыл, это же твое. – Из ящика стола сэр Герман достал небольшую золотую печать на кожаном шнурке. – Без дела ее не используй... ну, ты сам все знаешь. Теперь ступай. Иди, я сказал, – рыкнул он, увидев, что Артур собирается поблагодарить, – трепло ты высокогорное.