Врата Абаддона
Шрифт:
— План работ составлен, — сказала она. — Если переписывать его всякий раз, когда что-то захочется изменить, тогда какой смысл был вообще его готовить?
Про себя Бык с ней соглашался, только выводы делал иные. Окажись он старпомом, он отнесся бы к плану как к абстрактному списку пожеланий, да и читал бы его, только когда придет настроение посмеяться.
Они подошли к эстакаде — плавно изгибающемуся переходу от командной палубы в носовой части «Бегемота» к его массивному барабану. Мост из владений Па к его вотчине.
— Послушайте, — примирительно улыбнулась Па, — я сделаю запись о том, что желательно переоборудование, но, пока не увижу общей картины, не стану принимать
Бык оглядел эстакаду. Мягкий свет скрытых в стене ламп наполнял воздух бестеневым сиянием — небесный свет с привкусом сыра. Па положила руку ему на плечо. Возможно, она хотела выразить симпатию, но жест получился снисходительным.
— Так, понятно, — сказал он.
— Все будет хорошо, шеф, — утешила она, чуть сжав ему трапециевидную мышцу.
Кивнув, Бык стал спускаться по эстакаде в переходник. Шаги Мичо за спиной затерялись в гуле воздуховодов. Бык чуть не сплюнул себе под ноги.
«Бегемот», когда еще был «Наву», строился для иной жизни. Обычно межпланетные корабли представляли собой массивные многопалубные конструкции с эпштейновским двигателем на нижнем уровне. Его работа создавала на всем пути искусственную тяжесть — за исключением только короткого момента переворота в срединной точке, после которого ускорение сменялось торможением. Но ни один корабль, с эпштейновской тягой или без нее, не мог бесконечно выносить нагрузки и перепады температур, вызываемые ускорением. Кроме того, Эйнштейн нашел бы что сказать по поводу движения на релятивистских скоростях. «Наву» предназначался для жизни многих поколений, для пути, измеряемого не в световых минутах, а в световых годах. Время, проведенное при ускорении, составляло крайне малый процент общего срока жизни корабля. Командный пост в носовой части и механика двигателя в противоположной не слишком отличались от соответствующих элементов обычных судов, но их соединяли двухкилометровые шахты — одна для килевого лифта и вторая, доставлявшая людей к обшивке барабана.
Все остальные части должны были вращаться.
Весь многовековой путь к Тау Кита корпус «Наву» должен был вращаться. Десять палуб жизнеобеспечения, жилых помещений, храмов, школ, дистилляционных станций, мастерских и кузниц, а по центру — огромный интерьерный зал, словно вывернутая наизнанку Земля. Почва, фермы, иллюзия неба и подвешенный посредине атомный светильник, дающий свет и мягкое тепло земного солнечного вечера.
Все помещения и коридоры в этих отделах корпуса конструировались в предвидении долгих, медленных лет инерционного полета. Краткие периоды разгона и торможения в конечном пункте почти не принимались в расчет. А теперь кораблю только они и остались. Все, что строилось как полы, теперь оказалось стенами. Просторные прочные палубы, на которых должны были размещаться плодородные почвы маленького мирка, станут стенками практически бесполезного колодца. Все, что упадет с переходной платформы между командной палубой и барабаном, будет падать добрых два километра. Водопроводы в его стенах, сконструированные так, чтобы использовать гравитацию вращения и силу Кориолиса, останутся без применения. «Наву» был жемчужиной человеческого оптимизма и инженерного искусства. «Бегемот» оказался неуклюжей колымагой, и приклепанное к его бокам оружие было опаснее для него, чем для противника.
А Быку не позволяли устранить даже те проблемы, которые он предвидел. Он прошел через переходную станцию к своему кабинету. Все помещения здесь располагались наклонно в ожидании гравитации вращения. Они ее не дождутся.
Саманта Розенберг, давний шеф ремонтников Тихо, а теперь — старший механик «Бегемота», ждала в приемной, болтая с новым заместителем Быка. Бык пока не составил мнения о нем. Серж вступил в АВП во времена, когда это еще было опасно. Традиционную татуировку на шее — рассеченный круг — он носил с гордостью. Однако его, как и остальных безопасников, завербовала Мичо Па, и Бык еще не разобрался, кто есть кто. Пока он не доверял заместителю, и недоверие мешало заметить, что в нем было хорошего.
А вот Сэм ему нравилась.
— Привет, Бык, — поздоровалась она, когда Бык повалился на пенковый диванчик. — Добился разговора со старпомом?
— Поговорили, — сказал Бык.
— И как? — Судя по скрещенным рукам Сэм, она уже знала ответ.
Бык расчесал пальцами волосы. В молодости они были мягкими. Теперь он кончиками пальцев ощущал каждую волосинку. Вытащив свой терминал, он пролистал сообщения. Пять рапортов: три доклада о плановых проверках и два внеплановых — о травме и о мелком хищении. Все это могло подождать.
— Серж? — обратился он к заместителю. — Продержишься часок без меня?
— Сколько угодно, шеф, — ухмыльнулся Серж. Возможно, презрение в его тоне только послышалось Быку.
— Вот и хорошо. Идем, Сэм, поставлю тебе выпивку.
На кораблях коалиции, когда коалиция Земля-Марс еще существовала, здесь разместилась бы судовая лавка. АВП предпочел бар и пару семейных ресторанчиков, где, что ни закажи, подавали готовые блюда из разряда «ешь, чтобы не умереть с голоду». Помещение бара, возможно, предназначалось под спортивный или бальный зал, в нем свободно расселась бы сотня человек, но никогда не бывало больше нескольких десятков за раз. Освещение заменили — в пластике песочного цвета сверкали бело-голубые светодиодные лампы. Крышки столов были черными, магнитными, чтобы удерживать на себе груши с напитками. Стекла здесь не полагалось.
— Че-че? — завидев их на пороге, выкрикнул бармен. — Морген! Аллес-меза, вы!
— Ме-я, — отозвалась Сэм, для которой жаргон астера был, как для Быка испанский или английский, родным языком.
— Чего тебе взять? — спросил он, пробираясь к столику. Бык предпочитал сидеть так, чтобы видеть дверь, — сказывалась старая привычка.
— Я на работе, — ответила она, усаживаясь напротив.
Бык поймал взгляд бармена и поднял два пальца.
— Лимонад.
— Са-са, — откликнулся бармен, вместо кивка поднимая кулак. Бык сел поудобнее и взглянул на Сэм. Симпатичная женщина. Фигуристая, с прической пикси и улыбчивая. При первом знакомстве Бык не меньше минуты подозревал, что она ему нравится. Но, если у него и были на нее какие виды, теперь это осталось позади.
— Не вышло? — спросила Сэм.
— Не вышло.
Сэм вздернула брови, оперлась локтями о стол. По мере того как Бык перечислял возражения и доводы Па, на ее лице проявлялась скептическая покорность судьбе.
— Дожидаться переоборудования — это хорошо и правильно, — заметила Сэм, дослушав рассказ, — но, если мы вздумаем дать пробный выстрел, получится большой-пребольшой блямс.
— Уверена?
— Не на сто процентов, — признала Сэм, — но на восемьдесят точно.
Бык устало ругнулся. Бармен подал им груши с лимонадом — размером с его кулак, с яркими красными буквами на боках: «Плодоовощ малыша потехи». В кириллицу затесалась греческая «пи».
— Может, стоит мне с ней поговорить? — предложила Сэм. — Если прямо от меня услышит…