Врата Изгнанников

Черри Кэролайн Дженис

— Эти другие неприятности жалят в два раза больнее, — сказала Моргейн, и раздраженно посмотрела на него, как будто хотела сказать, что природа такая, какая есть.

— Можно избавиться от гнедого.

— Я не просила.

Да, конь Чи мешал, и здорово мешал. Вейни стиснул челюсти, снял с кобылы седло и вытер ее с ног до головы, пока Моргейн делала то же самое с серым, улучшив его настроение.

Потом подошел Чи и принес седельные сумки, висевшие на гнедом.

В руке он держа складной нож.

Чи поднял руку и протянул Вейни нож, рукояткой вперед, а седельные сумки поставил на землю. — Не думаю,

что вам понравится, если эта штука будет у меня, — сказал он и, когда Вейни протянул руку и взял нож, добавил. — Обыщи сумки, если хочешь. Или меня.

Вейни уставился на него. Дело чести: верят они Чи или нет.

— Да, — мгновенно сказала Моргейн, в таких делах не колебавшаяся ни на секунду.

Или потому, что ее вассал заколебался.

— Пошли со мной, — сказал Вейни. Во всяком случае все будет вежливо и без свидетелей, никакого позора. Он отвел Чи в сторону, к камням, и убедился, что второго ножа у него нет. Оба чувствовали себя неловко.

— Мне бы хотелось, — сказал Чи, который глядел в сторону, когда его обыскивали, — оставить эту игрушку себе. Мне нужно чем-то бриться. Мне нужен нож, чтобы защищаться, если кто-нибудь захочет убить меня. И мне нужно одеяло, которое есть в сумке. Твое я потерял в лесу. Мне холодно, я мерзну.

— Одеяло возьми, — сказал Вейни, не найдя больше ничего. — А для бритья…, — он-то думал, что этим оружием человек хочет убить себя, и ему это не понравилось. Это не выбор человека, так отчаянно боровшегося за жизнь. И это не тот выбор, который привел его ним — скорее трусость, непонятная в человеке, который столько пережил. — Я дам тебе свой. И я обыщу все остальные мешки, понял?

— Не сомневаюсь, — ответил Чи.

Струйка дыма вливалась в туман, повисший над холмами; Вейни забрался на невысокий камень, чтобы высмотреть все, что возможно, потом спрыгнул на землю и подошел к Моргейн, которая готовила еду. — Наш костер не привлек ничьего внимания, — сказал он.

— На востоке горит?

— Да, и к тому же дует восточный ветер. Там очень много подлеска. Не думаю, что они в состоянии остановить огонь, пока он не дойдет до полей. — Пожар все еще волновал его, особенно мысль о попавших в огненное кольцо лошадях. — Они не смогут пройти по дорогам, если ветер поменяет направление. И никто не сможет.

Какое-то Моргейн ничего не отвечала, потом подсыпала в еду немного соли. — Хотела бы я быть уверенным в этом.

Вейни сел на корточки и положил локти на колени, думая о карте, которую нарисовал для них Чи, прикидывая, сколько они уже прошли и сколько осталось идти на север до места, которое называется Теджос, и где стоят ворота, а потом внутрь земли, принадлежащей кел.

Он по-прежнему не спускал глаз с Чи, а Моргейн, работая, не спускала глаз с него. И вот перед ними появился незнакомец с растрепанной бородой, глядевший из-под белых соломенных волос. Наполнив одну из их сковородок водой из весело журчащего ручейка, вооружившись занятым ножом, куском мыла и расческой из панциря черепахи, принадлежащей Моргейн, Чи вымыл волосы, завязал их в косы и уложил на голове, дав солнцу высушить их до цвета соломы. Сейчас он сидел, наклонившись вперед и упрямо выскребал намыленную бороду.

Узкое лицо, обожженное солнцем наверху и слегка бледное там, где его покрывала борода. Симпатичное

лицо, и неожиданно юное — едва ли больше двух десятков лет: от безумца не осталось ничего, ничего кроме молодого человека, от которого невозможно ожидать опыта умудренного жизнью воина, и который, тем не менее, изо всех сил старается предстать перед ними в самом лучшем виде. Чи, одетый в тонкую рубашку, немного дрожал от холода, несмотря на то, что по грудь завернулся в одеяло. Тем не менее, смачивая кожу водой с мылом, он скреб и скреб ее, а вода, капавшая с мокрых кос, холодила плечи и тело.

Возможно все дело в свободе, которую он почувствовал, получив лошадь, и в ветре с родных холмов, который дул ему в лицо. Человек из Эндар-Карша мог понять такое чувство… особенно если этот человек знал, что больше никогда не окажется в своих родных горах; который нашел что-то знакомое в холоде ветра, запахе сосен и в поведении этого молодого человека, к которому по каким-то причинам вернулась гордость — и, возможно, правдивость.

Чи подошел к ним, вернул бритву, сковородку и расческу, поплотнее завернулся в одеяло и, по-прежнему дрожа, уселся около их крошечного костра.

— Бери, — сказал Вейни, протягивая ему кружку чая — и получил в ответ серьезный благодарный взгляд; на этом изменившемся лице такое выражение казалось совершенно естественным, а глаза — странно застенчивыми, как если бы Чи снова стал сам собой…

Золотой луг… расставание. Его кузен скачет к горизонту, последний друг, не считая госпожи.

И было что-то еще в этом юноше, что-то от него самого, и это связывало его с ними; во всяком случае взгляды, которые Чи бросал на него, были серьезными, озабоченными, выжидающими — и даже, возможно, дружескими. Этот человек поднялся над отчаянием.

И Вейни вспомнил — вспомнил родной дом и братьев, свою жизнь, жизнь побочного сына, жизнь Кайя, пленника в доме Нхи, жизнь под той же крышей, что и наследники его отца. Оба брата постоянно мучили его. Средний брат, иногда, бывал помягче. И в эти дни ему казалось, что это знак, что братья в тайне любят его.

Странно — во время их последней встречи он почувствовал что-то похожее, отчаянно малое, как всегда.

Этот взгляд, направленный прямо на него и вызвавший такие воспоминания — судя по всему это отчаянная попытка сказать: смотри, вот я, настоящий Чи, разве я не лучше, чем ты думал обо мне?

Стало больно, как будто напомнила о себе старая рана. Ерунда, просто взгляд, а его сердце повернулось и обнаружило, что этот человек совсем не опасен — глупая мысль, возможно; он вспомнил, что в свое время из-за брата у него появилось глупое убеждение в том, что всегда есть надежда, надежда на изменение, и эта ужасная вера заставляла его страдать все эти годы.

И помогала пережить все, что они делали с ним.

Он рискнул и улыбнулся Чи, невесело, одной стороной лица, чтобы Моргейн, сидевшая по другую сторону, ничего не заметила; и увидел, что в глазах Чи появился огонек надежды — ах, тот самый пруд и та самая бедная отчаявшаяся рыба хватает приманку: бедолага, Небеса, помоги ему, помоги нам обоим, тогда только Моргейн спасла меня. А кто спасет тебя? О Боже, неужели ты рассчитываешь на меня?