Врата Птолемея
Шрифт:
«Тонкая работа!» — сказал Бартимеус.
Натаниэль ничего не ответил вслух. Он подобрал посох Глэдстоуна и побрел по коридору.
Зал Статуй был разорен старательно и умело. Повсюду валялись каменные головы покойных премьер-министров, оторванные от тел. Ими, похоже, играли в мяч. Сломанный стол Совета стоял у стены, вокруг него, на семи креслах, в замысловатых позах были рассажены тела волшебников, словно ведущие между собой жуткую беседу. Зал пострадал от множества магических атак, бесцельных и случайных: пол, стены, потолок там и сям были проломлены, пробиты, обуглены, расплавлены или просто разрублены. Там, где когда-то лежали ковры, дымились кучи пепла. Повсюду валялись трупы, заброшенные, изломанные,
— Взгляни-ка на пентакли, — сказал вдруг Натаниэль.
«Уже гляжу. Я ведь смотрю на мир твоими глазами, не забывай. И я с тобой согласен».
— С чем?
«С тем, что ты думаешь. Они нарочно их уничтожили. Хотят усложнить задачу волшебникам, на случай, если кто-то из них выжил».
Все пентакли были изуродованы или уничтожены вовсе: мозаичные круги выворочены и рассыпаны по полу, аккуратно прочерченные линии разбиты на куски небрежными огненными залпами. Это выглядело точь-в-точь как римский Форум тех времен, когда под стены пришли варвары и граждане восстали против владычества волшебников. Они тоже начали с уничтожения пентаклей…
Натаниэль встряхнул головой.
— Это все сейчас не важно, — сказал он. — Думай о том, что надо делать.
«А я и думаю. Что я, виноват, если ты роешься в моих воспоминаниях?»
Натаниэль ничего не ответил. Среди трупов, лежащих в обломках, он увидел знакомые лица. Уголки его рта опустились книзу.
— Пошли, — сказал он.
«Чего это ты вдруг приуныл задним числом? Ты же их всё равно не любил».
— Нам надо спешить.
«Ладно. Предоставь двигаться мне».
Странное это было ощущение: расслабиться, намеренно отключиться от управления собственными мышцами — и тем не менее чувствовать, как они сокращаются и напрягаются, движутся плавно и ритмично, с нечеловеческой энергичностью. Натаниэль крепко сжимал посох, а в остальном положился на джинна. Он одним прыжком пересек зал и приземлился на обрушившуюся глыбу. Там он остановился, его голова повернулась налево, направо, и он двинулся дальше — гигантский шаг, другой… Он нырнул сквозь дыру в стене и взлетел под потолок другого помещения, тёмного, разрушенного, заваленного обломками. Рассмотреть его Натаниэль не успел — ему приходилось бороться с негодующим нутром и с кипением пробудившейся в нем энергии. Вверх-вниз, прочь из этой комнаты в другую, мимо лестницы, разнесенной в мелкие щепки, через груду обломков кладки, с приличный валун каждый. Сквозь зияющую арку пролома…
И они очутились на улицах Уайтхолла.
Они приземлились, согнув колени, готовые снова взмыть в воздух. Голова Натаниэля склонилась набок, глаза двигались из стороны в сторону, они видели все семь планов.
— О нет… — прошептал Натаниэль. «О да!!!» — воскликнул джинн.
Уайтхолл пылал. Низкие облака, висевшие над крышами, отсвечивали розовым и оранжевым; в разрывах между ними огненный свет уходил в чёрную пустоту, унизанную звездами. Здания министерств, где круглыми сутками вершились дела империи, стояли тёмные и пустые. Свет нигде не горел, уличные фонари тоже погасли. В здании к северу отсюда — министерство просвещения, что ли? — горел верхний этаж. Юркие язычки пламени выстреливали из окон, рыжие, как осенние листья. Дым уходил в небо, смешиваясь с облаками. В зданиях напротив тоже горело. Все выглядело каким-то нереальным, словно иллюзии в одной из пьес Мейкписа.
Улица была пуста, если не считать обломков, опрокинутых фонарей, статуй и — тёмных и мелких, как ошпаренные муравьи, — разбросанных человеческих тел. Тут из стеклянного фасада министерства транспорта торчал лимузин; там виднелись останки одной из монументальных скульптур («Почтение к властям») — каменные ноги, вот и всё, что осталось стоять на пьедестале. Военные памятники тоже были разбиты вдребезги, улица завалена осколками гранита. Из-за поворота улицы Уайтхолл, со стороны Трафальгарской площади, донесся
— Туда! — сказал Натаниэль.
Его ноги согнулись, распрямились, он взмыл вверх и снова опустился вниз. В высшей точке прыжка он оказывался на высоте вторых этажей. Опускаясь вниз, он едва касался земли и снова взлетал. Сапоги болтались у него на ногах.
— Знаешь, — выдохнул он, — а ведь на мне семимильные сапоги!
Ветер отнес его слова в сторону.
«Знаю, конечно. Я ведь сейчас — это ты, нравится тебе это или нет. Пока что они нам не понадобятся. Посох у тебя наготове? А то там впереди что-то творится».
Они неслись мимо памятников, мимо брошенных машин. Посреди дороги валялся труп волка, а вокруг — обрывки колючей проволоки, обломки табличек «Прохода нет» — остатки полицейского кордона. Впереди была Трафальгарская площадь. Колонна Нельсона вздымалась в ночное небо, залитая горчично-жёлтым светом. От её подножия доносились хлопки взрывов. Среди ларьков и лотков рынка для туристов метались крошечные тени. Что-то прыгало по пятам за ними.
Натаниэль остановился на краю площади. Он закусил губу.
— Оно гоняется за людьми… «Развлекается. Должно быть, думает, что она снова в Колизее… [100] Гляди-ка! Вот тот человек остался жив после Взрыва. Кое-кто из этих ребят обладает устойчивостью».
Натаниэль прикрыл глаза ладонью.
— Твои мысли разбегаются в разные стороны. Пожалуйста, думай попроще. А то я путаюсь.
«Ладно. Посох готов? Пое-ехали-и!» И не успел Натаниэль приготовиться, как его ноги устремились вперёд. Он в мгновение ока пересек улицу и очутился среди пылающих ларьков. Он мчался сквозь дым, мимо съежившейся женщины с маленьким ребенком. Прыг-скок… Впереди, у фонтана, пригнувшись, как зверь, стояло тело Клайва Дженкинса. Его глаза горели бледно-зелёным пламенем, челюсть бессильно отвисла. Руки курились жёлтым туманом.
100
Рабам и военнопленным выдавали железные ножи и выгоняли на большую римскую арену сражаться с пленными джиннами. Римская знать просто обожала эти забавные погони и остроумные способы убийства.
Натаниэль в ужасе уставился на него, не без труда взял себя в руки. Он вскинул посох…
Его ноги снова сделали прыжок. Он обнаружил, что летит. За спиной раздался взрыв; по щеке хлестнуло бетонной крошкой. Он приземлился на голову статуи льва, под самой колонной.
— Ты зачем нас перенес? — крикнул он. — Я только было собрался…
«Еще секунда — и нас бы разнесло на куски. Шустрей надо быть. Наэрьян — афритша, она времени не теряет» [101] .
— Слушай, прекрати, а? Мне надо сосредоточиться.
101
С Наэрьян я впервые познакомился в Африке, во время походов Сципиона. Её любимым обличьем была стройная танцовщица, которая заманивала…
Натаниэль навел посох, приготовился…
«Ты, это, побыстрей. Она приближается. Будь у нас амулет, мы бы над ней только посмеялись. И зачем ты только отдал его Китти?.. Ну да, знаю, знаю. Ты прав. Не правда ли, трудно нормально спорить, когда можешь читать мысли друг друга? Ой-ей-ей, сюда летит Взрыв! Я сейчас отскочу».
— Так прыгай же! «Точно? Ты не против?»
— Прыгай, чёрт тебя возьми!
Из дыма появилась жутко прихрамывающая фигура. Сидевшая внутри афритша вполне овладела прямохождением, но передвигаться предпочитала не по-человечески, а на цыпочках. Вспышка золотого света разнесла статую льва пополам, но Бартимеус уже привел в действие нужные связки, пустил в ход мускулы — и Натаниэль обнаружил, что кувырнулся через голову чудовища и очутился у него на спине.