Врата тьмы
Шрифт:
Роланд оказался в центре ярко одетых мужчин и женщин, они смеялись, болтали, шумели вокруг него. Он потерял из виду принцессу, и опять начала болеть нога. Смысл обрывков разговора от него ускользал, и он перестал слушать — это было нетрудно, потому что никто к нему и не обращался. В руку ему вставили серебряный кубок, и он с благодарностью выпил. Теперь он был только усталый, смущенный…
«И низенький», — добавил он, упираясь лицом в очередную дышащую грудь. Даже женщины были куда выше его шести футов.
Его подталкивали, тащили и поворачивали,
— …одежду.
— А? — Последнее предложение было явно адресовано ему. — Простите, я не расслышал.
Девушка хихикнула и движением пальца закинула за ухо короткий каштановый завиток.
— Сказала я, сними одежду. Не хочешь ли ты в ней купаться?
— Да нет.
Роланд осторожно поставил футляр с гитарой на каменную скамейку и тупо уставился на серебряный кубок у себя в руке.
Вторая девушка, у которой черные кудри на голове были как барашковая шапка, вздохнула и выступила вперед.
— Нет у меня охоты тут всю ночь провозиться. Ты лишь спокойно стой, сэр Бард, и справимся мы сами. Ты перестань хихикать, Мот, и помоги…
Роланд попытался протестовать, когда две пары неожиданно сильных рук стали спускать с него джинсы, но ему просто было невмоготу. Не успел он почувствовать стыд, как уже сидел в ванне, и горячая вода стала успокаивать боль и жжение. Вода, смывая засохшую кровь, порозовела, и он взвизгнул, когда она коснулась открывшейся раны на ноге.
— Лишь подожди. — Мот его усадила и придержала. — Здесь, в ванне, лекарство для ран, дай лишь ему возможность.
Особого выбора у Роланда не было, так что он сидел, стиснув зубы, пока боль не прошла. И постепенно ему стало лучше, чем было за — он задумался — за весь день. Все это случилось за один лишь день!
«Забавно, как быстро ко всему привыкаешь».
Впервые его посетила эта мысль, когда он смотрел, как ест папа-медведь. Теперь, когда его купали две молодые красавицы, он снова об этом подумал. И еще он осознал, что его тело далеко не так дезориентировано в данной ситуации, как переутомленный разум.
— Лучше не тратить это зря, сэр Бард, — хихикнула Мот, разминая мыльными пальцами затекшие мускулы его плеч, — а то Ее Высочество разгневается.
Роланд вспыхнул, дернулся и увидел, что этого никак не скрыть. Мозг неохотно соскочил с холостого хода.
— Ее Высочество? — заставил он себя спросить.
— Ты сильно впечатлил ее. — Мот намылила ему волосы и стала энергично их скрести. Закончив, опрокинула ему на голову кувшин теплой воды и добавила: — Сначала будешь пировать, потом — блудить.
Значение этого слова Роланд помнил и потому решил разработать первую информацию.
— Я произвел на нее впечатление?
— Вернее верного. Просьбой своей к Его Величеству отцу ее.
— Просьбой?
— Ожиданное было, — сказала сухо вторая женщина, расстилая ему под ноги полотенце, — что ты молить о жизни будешь.
От этого небольшая физическая проблема решилась сама собой.
Роланд
— Эбен и алебастр, — сказал он тихо и вспыхнул, когда она улыбнулась.
Пир промелькнул калейдоскопом картин. Коротко стриженные слуги были одеты во все цвета радуги, но в одежде тех, кому они служили, было всего три цвета: алый, черный и серебряный. И эти три цвета играли всеми оттенками, искрились и переливались с немыслимой яркостью.
И звуки. Над шумом еды и питья раскатывался смех, но была в нем какая-то тонкая грань, будто смеющиеся знали тайну, неведомую слышащим смех.
И вкус. Роланд ел все подряд, погружаясь в блюда, тонкие, как шелк, имевшие вкус солнечного сияния, острого морозца зимнего дня, густой роскоши летней ночи.
И запах. Его окружил аромат, исходящий от тяжелой волны волос Ее Высочества, и аромат пленял и отравлял, вытесняя другие ароматы и оставляя очень мало места для мыслей.
Не было ни страха, ни даже усталости. На кого бы он ни взглянул, все были молоды, красивы и почитали его как третьего по рангу после короля и принцессы. И если утром его должны убить, то утром и будет он об этом беспокоиться и, может быть, улыбнется в лицо расстрельной команде. Или ее местному эквиваленту.
Когда унесли последнюю перемену, в большом зале наступила тишина.
— А теперь, Мастер-Бард, — произнес король, — не окажешь ли честь нашему обществу своим пением?
Подошел служитель, поднося вычищенную арфу с натянутыми струнами, ставшую столь красивой, что Роланд захотел к ней прикоснуться. Он ласково провел пальцем по манящему изгибу и улыбнулся.
— Прошу вашего прощения, сэр, — сказал он, — но я останусь с той леди, которую знаю.
Тон молчания изменился, но король лишь взмахнул рукой и ответил:
— Твой выбор, сэр Бард.
Роланд осторожно двигался, поскольку подозревал, что выпил слишком много густого красного вина, и вот он открыл футляр и взял в руки Терпеливую.
— Это называется «гитара», — объяснил он, увидев вопросительно поднятую бровь короля. Попробовав струны, он ощутил, что владеет ситуацией, а начав играть, полностью погрузился в музыку.
Его заставляли играть, пока руки не стало сводить судорогой, а голос не превратился в хриплый шепот. Затем под крики похвал и восторга принцесса взяла его под руку и увела из комнаты.
Спроси она его, Роланд сослался бы на усталость, но она ни о чем не спрашивала — просто в нетерпении срывала одежды с него и с себя, затем вскочила верхом и гарцевала от оргазма к оргазму. Роланд понятия не имел, откуда взялась энергия, но тело его отвечало на каждый ее порыв, и потому он перестал думать и только наслаждался.