Врата в Сатурн
Шрифт:
— Нет, всего лишь вывих плеча. Плечо-то ему уже вправили, но наш доктор, потребовал, чтобы Серёгу немедленно списали на берег — мол, в таком состоянии он «омаром» управлять не сможет. Вот, срочно ищем замену на станции…
«На берег» — это был один из тех специфических оборотов, которые команды космических кораблей заимствовали у моряков.Работники Внеземелья стремительно обзаводились собственным сленгом, традициями, и, конечно же, суевериями…
— Да, в буксировщике с больным плечом делать нечего. — согласился я. — Но зачем вам «Омары-то понадобились? Вроде, вштатном оборудовании 'Тихо Браге» они не значатся?
— Это для работы с «обручем». Сам корабль не способен маневрировать как «крабы» или «омары» — а ведь «обруч» надо поймать, подвести, пристыковать к кронштейнам. На луне это проделали при помощи обычного подъёмного крана, а здесь не обойтись без буксировщиков.
— Ясно. — Я кивнул. — Капитан
— Да, Юджин Сернан, американец. Вы его знаете?
— Можно на «ты». — предложил я. На глаз, он был старше меня лет на пятнадцать — хотя, кто его знает, с азиатами далеко не всегда можно угадать возраст… — А с капитаном вашим мне приходилось встречаться — на Луне, около года назад.
— Это, наверное, без меня было. — сказал он. — Я недавно на «Тихо Браге», всего три месяца.
— Тогда, если не затруднит, передайте капитану, что я готов заменить травмированного водителя буксировщика. Может, и задержка тогда не понадобится, а то сколько же можно…
На борту «Тихо Браге» и близко не было тех удобств, которыми пользовались обитатели «Гагарина» и «звезды КЭЦ». Прежде всего, это была теснота: экипаж корабля состоял из трёх человек — командира, второго пилота и бортинженера, — к которым в пассажирских рейсах присоединялись врач и техник систем жизнеобеспечения, игравший заодно роль кока. Они размещались в трёх тесных каютах — капитан, согласно древней, уходящей корнями в эпоху парусников, традиции, в одноместной, остальные — в двухместных. Ещё четыре двухместные каюты предназначались для пассажиров; при необходимости они могли вместить до четырёх человек, но уже в «сидячем» варианте. Вообще, «Тихо Браге» не был рассчитан на длительные перелёты. Его дело — прыжки от «батута» к «батуту» да короткие, продолжительностью максимум, в сутки, перелёты между орбитами. Соответственно, и системы обеспечения, хоть и имели положенный запас, но изначально проектировались с расчётом на подобный режим. Что до жилых помещений — то в сравнении с этими узкими пеналами, двухместная каюта на любой из орбитальных станций казались сущими королевскими апартаментами в каком-нибудь из орбитальных «Хилтонов». Кают-компания, она же столовая, вмещала не больше пяти человек; принимать пищу приходилось в две смены, да и то люди цеплялись друг за друга локтями и передавали тубы с напитками и едой через головы соседа — впрочем, в невесомости это не было такой уж большой проблемой.
Отсутствие тяготения было вторым и, пожалуй, главным неудобством. На «Тихо Браге» оно отсутствовало почти всё время, за исключением редких посадок на Луну. Невесомость радует только космических туристов и новичков — да и то лишь первые несколько минут, пока кувыркаются в приёмном шлюзе — или спортсменов, упражняющихся в сайберфайтинге или «нуль-гимнастике» — так прозвали ещё один 'орбитальный вид спорта, появившийся совсем недавно и заключающийся в проделывании акробатических трюков в условиях отсутствия тяготения. В остальном же, невесомость — это постоянный источник мучительных неудобств, в которые превращаются самые простые мелочи, вроде гигиенических процедур или приёма пищи.
Сейчас на «Тихо Браге» кроме пяти членов экипажа размещалось ещё семь человек — пять сотрудников группы Гарнье, включая самого француза, и мы трое. Нам с Юркой отвели двухместный «пенал»; Миру же подселили к девушке-астрофизику. С ней же отправился и Дася; сама скрипачка, как и её соседка пришли в негодование, когда Юрка заявил, что не собирается кота выпускать переноски во время перелёта, и немедленно спасли пушистого члена «Зари» от такого тиранства. Я против такой замены ничуть не возражал, предупредил только, что пользоваться лотком и даже миской с водой в невесомости кот не сможет — а значит, помогать ему в этих жизненно необходимых процедурах придётся сердобольным обитательницам каюты. На том мы и расстались; Катя (так звали девушку-астрофизика) осталась сюсюкаться с новым соседом, Юрка потащил Миру в обсервационный отсек, любоваться видами Луны (как будто не «звезде КЭЦ» не успели насмотреться!); я же, вернувшись в наше обиталище, включил извлечённый из чемодана компьютер (в пассажирских каютах «Тихо Браге подобные излишества отсутствовали) и достал коробку с гибкими дисками. Следовало, пока было время, зафиксировать в дневнике события прошедших дней — с некоторых пор я старался делать это регулярно, с интервалом, самое большее, в двое–трое суток. Заветная же дискета с 'особо секретным дневником» осталась в контейнере — до неё очередь дойдёт на «Заре», когда я, устроившись в отдельной каюте, смогу вволю предаться воспоминаниям и размышлениям.
Поработать не удалось. Не успел я открыть текстовый редактор и настучать на клавиатуре хотя бы строку, как браслет на запястье (мы уже успели
— Пассажира Алексиса Монахова вызывает капитан Сеннан. — сообщил мужественный голос. Сказано было по-русски, но с сильнейшим акцентов. — Жду вас в кают-компании ровно через десять минут.
И отключился. Ага, сообразил я, значит, второй пилот успел сообщить капитану о моём предложении касательно образовавшейся на борту вакансии, а значит, следует поторопиться. Я закрыл крышку компьютера, проверил, надёжно ли фиксируют его на столе эластичные ремни, и выплыл из каюты, не забыв тщательно запечатать за собой люк.
Кают-компания, она же столовая,– по сути, небольшой зал, в конце единственного в жилом отсеке корабля коридора, к уда выходили все каюты, — сообщалась через отдельный, внутренний люк с камбузом, но своего люка, отделяющего её от коридора, не имела. Люди собирались здесь только ради приёма пищи; всё остальное время кают-компанию оккупировал капитан «Тихо Браге», использовавший её в качестве рабочего кабинета. На стене кают-компании я обнаружил полный список членов экипажа и пассажиров.
Была здесь и фотография встречавшего меня второго пилота — с полным именем, написанным, как и положено, по-русски, по-английски и по-французски. Я задумался, припоминая, где я его всё-таки слышал, а потом едва не хлопнул себя ладонью по любу. Ну, конечно: в оставленной мной реальности он стал первым монгольским космонавтом, слетавшим на орбиту, кажется, в начале восьмидесятых, по программе «Интеркосмос». Между прочим, напарником монгола и командиром корабля был тогда Владимир Джанибеков, чьё промороженное в межпланетном вакууме тело мы вытаскивали из мёртвого «Эндевора»… Совпадение — или нечто большее? Да нет, ерунда… Я помотал головой, отгоняя некстати пришедшие на ум параноидальные мысли и, чтобы окончательно от них избавиться, вспомнил байку, ещё жизни. Согласно ей, советские офицеры, служившие в дальнем степном гарнизоне в Монголии, придумали своеобразный ритуал. Когда в разгар очередной пьянки (а чем ещё заняться в этой забытой богом и армейским начальством дыре?) предстояло отправить в ближайший городок, до которого было не меньше пятнадцати километров, гонца на «Уазике», на эту ответственную должность назначали того, что первым не сумеет без запинки выговорить имя и фамилию первого монгольского космонавта — Жугдэрдэмидийн Гуррагча, он же Сансар, второй пилот космического грузовика «Тихо Браге». Я подумал — а знал ли, «тот, другой» Сансар об этой байке? Сомнительно — я, помнится, я позаимствовал её из какой-то книги про попаданцев, и вряд ли она могла попасть к нему в руки…
Нашлись на доске и наши фотокарточки с указаниями ФИО и приписками «пассажир». Я удивился — и когда только они успели раздобыть фотки? Наши с Кащеем «личины» явно были позаимствованы со служебных удостоверений, и, как по качеству, так и по художественным достоинствам безнадёжно проигрывали портрету Миры, переснятому с концертной афиши. Такими были залеплены коридоры «Звезды КЭЦ», а одна из них висела и в кают-компании– с объявлением, что гостья намерена дать концерт прямо во время предстоящего рейса. Я успел подумать, что надо бы посоветовать скрипачке хорошенько подготовиться к этому мероприятию — вряд ли ей приходилось до сих пор выступать в невесомости, — как за спиной у меня раздалось негромкое «кхе-кхе».
Я обернулся — капитан «Тихо Браге», собственной персоной -зависнув на пороге кают-компании, он приветственно помахал мне рукой. Я ответил тем же.
— Добрый день, Алексис! Мы с вами, кажется, знакомы?
На этот раз он говорил на родном языке, причём манера речи выдавала в нём выходца из южных штатов.
Итак, Юджин Эндрю Сернан платиновый блондин с узким, породистым лицом типичного англосакса, лет сорока пяти или около того, ещё в «той, другой» жизни запомнился мне тем, что стал последним человеком, побывавшим на Луне в рамках программы «Аполлон» — а в оставленной мной реальности так и вообще последним, о чём он даже написал, кажется, в девяносто девятом, книгу. Здесь же это произведение написано, вероятно, не будет — потому что автор уже который год не слезает вместе со своим кораблём с окололунных орбит, а на самом спутнике Земли побывала с тех пор не одна сотня человек.
— Так точно! — бодро отозвался я, тоже по-английски. — Вы были на «Ловелле», когда я имел удовольствие поохотиться на электрических гадин, повылезавших из «звёздного обруча».
Он хохотнул.
— Да, лихо вы их, взрывчаткой!..Признаться, Алексис, я вам до сих пор завидую — как же, первый обитатель Земли, убивший инопланетное животное, да ещё и такое опасное! Как минимум, место в книге охотничьих рекордов всех времён вам теперь обеспечено!
Я смутился — но только самую малость. Терпеть не могу, когда напоминают о подобных вещах…