Врата Войны

Маркова Юлия Викторовна

Одним словом, как только я прекратила плакать, то немедленно согласилась с полученным предложением, подумав, что мама меня непременно одобрит. Во-первых — это первый шаг к исполнению моей заветной мечты уехать в другую Россию, а во-вторых — это возможность посмотреть на так называемых покорителей Европы в тот момент, когда сами они побеждены, растеряны и унижены тем, что их гордую выю придавил тяжелый сапог русского солдата. Это будет прекрасная компенсация и за пережитые мною страхи и унижения со стороны интендатуррата Ланге и за смерть моего дорого отца, и за ту меня, которую эти немецкие мерзавцы замучили в другом мире.

В ответ на мое согласие офицеры опустили

меня домой, чтобы я из светлого летнего ситцевого сарафана, говорившего о том, что у меня на душе праздник, переоделась во что-то темное и строгое, более соответствующее новой работе, и снова приходила в штаб. Вот-вот должны доставить первых важных пленных, поэтому день (точнее, вечер и ночь) намечается горячий. Ничего, господа, будет вам женщина синий чулок, строгая и беспощадная. Учительница я или нет?! Кстати, сами российские офицеры называют себя товарищами, но для меня это не более чем просто речевой оборот, потому что на местных товарищей, плохо одетых и вульгарных, они похоже не больше, чем легковой автомобиль марки «Опель» похож на крестьянскую телегу*.

Примечание авторов: * мадмуазель Варвара (а именно так она себя ощущает) из-за своего юношеского максимализма и идеализации времен «до без царя» делает фундаментальную ошибку, путая внешнее оформление и внутреннее содержание, которое у офицеров России XXI века больше соответствует высокому званию «товарищ». Но Варваре Истрицкой эта ошибка простительна, потому что этот максимализм не помешает ее профессионализму.

20 августа 1941 года. 15:55. Воздушное пространство в окрестностях базового опорного пункта БТГр-1 в деревне Смолевичи, высота над землей 3000 метров.

Командир второй группы 1-й эскадры пикирующих бомбардировщиков (II/Stg1) гауптман Антон Кайль.

Говорят, что группа русских шальных танков, невесть откуда выскочившая на танковую рулежную дорожку*, уничтожила попавшийся им на маршруте передислокации штаб 24-го моторизованного корпуса, а потом изрядно напугала наших доблестных конников из 1-й кавалерийской дивизии, переломав у них все игрушки. Говорят также, что раздосадованный этим обстоятельством генерал-фельдмаршал Федор фон Бок орал на командующего нашим 2-м воздушным флотом генерала-фельдмаршала Кессельринга, как строгий хозяин на нерадивого слугу. Не каждый же день сухопутные теряют командиров моторизованных корпусов. И вообще это наша недоработка, иначе откуда могли взяться русские танки на нашем роллбане?

Примечание авторов: * танковая магистраль или роллбан (рулежная дорожка), автодорога с большой пропускной способностью, вдоль которой ведется наступление моторизованных частей вермахта. Необходима не только для продвижения танковых соединений, но и для их непрерывного снабжения топливом и боеприпасами. Отсюда термин «ролики» для подвижных соединений, уходящих в прорывы по таким магистралям.

Разведывательный «Шторьх*», посланный в район предполагаемого разгрома штабной колонны, сообщил было об обнаружении большевистских танков в районе деревни Смолевичи, но потом связь с ним внезапно оборвалась и больше не возобновлялась. Предположительно он был сбит огнем с земли, что означало в этой группе наличие сильного подвижного зенитного прикрытия. Вот именно поэтому изрядно вздрюченное начальство послало в этот вылет три полных штаффеля — то есть всю мою группу в двадцать семь машин. В отличие от других наших камрадов мы пока не имели серьезных потерь ни в самолетах, ни тем более в людях, поэтому считались везунчиками. Не то что третья группа гауптмана Малке, которой вечно достаются все синяки и шишки. В ней и двадцати

исправных «Штук**» не наберется.

Примечание авторов:

* «Шторьх» (Аист) — легкий разведывательно-посыльный самолет Физелер Fi-156.

** «Штука» — немецкое прозвище пикирующего бомбардировщика Юнкерс Ю-87.

Танки большевиков обнаружились там как раз там, где их в последний раз видел невезучий экипаж «Шторьха». А вот и он, голубчик, догорает на земле. Видимо, все же он был сбит огнем с земли. Парашютных куполов нигде не видно, а это значит, что экипаж погиб, ибо на картину вынужденной посадки эта скомканная груда обломков похожа все же маловато. Но нечего отвлекаться на посторонние мысли — русские танки внизу зашевелились, как тараканы пытающиеся ускользнуть из-под занесенного тапка, а значит, и нам пора в дело.

Включив сирену, я перевалил свою «Штуку» через крыло и отправил в пике, выцеливая группу танков на окраине деревни. На подвеске у меня всего одна бомба в пятьсот килограмм, и четыре бомбы в пятьдесят килограмм под крыльями. Но даже если не будет прямого попадания, это не страшно. Близкий разрыв такой бомбы, с учетом их скученности, обязательно повредит один или несколько большевистских танков, а пятидесятикилограммовые «малыши» накроют окрестности и, может быть, влепят в кого-нибудь прямым попаданием.

Я знаю, что в данный момент вслед за мной в одну линию выстраивается мой командирский штаффель, а потом за ним уже и вся остальная группа. Кстати, врут, что сирена нужна нам для того, чтобы пугать ею копошащихся внизу жалких червей-унтерменшей. Еще чего, много чести. По звуку сирены мы, пилоты пикирующих бомбардировщиков, на слух ориентируемся в том, какую скорость на данный момент набрала пикирующая «Штука», ибо в момент атаки взгляд летчика прикован только к цели, и ему просто некогда смотреть на приборы. Бомбовая атака с пикирования сродни искусству. Падающую прямо в цель бомбу надо чувствовать, а не только математически просчитывать ее полет. Так что вой сирены пикировщика — это для меня лучшая песня, какая только может быть на свете…

Но нормально завершить атаку мне не дали. Все было хорошо ровно до того момента, когда навстречу моей машине с земли ударила стена огня. Оказалось, что большинство русских легких танков вооружено автоматическими пушками, поднимающимися на зенитные углы возвышения — и теперь все они открыли огонь по моей машине. Кроме того, по мне стрелял, кажется, каждый русский солдат — кроме пушечных, было видно множество пулеметных трасс. А ведь достаточно всего одного попадания во взрыватель бомбы, как «Штука», и я вместе с ней, разлетимся на множество мелких обломков… Такой плотности зенитного огня на моей памяти не было даже в то время, когда наша эскадра участвовала в знаменитом воздушном наступлении на Британию.

Я уже было собрался сбрасывать бомбы без точной наводки и уматывать из этого проклятого места, как вдруг один из снарядов ударил мою машину в левое крыло, и стремительное пикирование превратилось в неуправляемое вращающееся падение. Ага, треть крыла вместе с держателями двух пятидесятикилограммовых бомб срезало как ножом. Такие проблемы не лечатся. Какой уж тут сброс бомб, когда счет идет на секунды. Спасайся, кто может! Я скинул фонарь кабины, ударом кулака по замку расстегнул привязные ремни и, перевалившись через борт, оттолкнулся от него ногами в сторону противоположную вращению самолета, почти сразу дернув вытяжное кольцо парашюта, ибо земля была совсем рядом. Вопрос заключался в секундах, но я успел. Промедли я еще пару мгновений — врезался бы в землю с нераскрытым парашютом рядом со сбитой «Штукой».