Времена года. Лето Кетцалькоатля
Шрифт:
За дверью веранды у деда всегда стояла наготове деревянная щербатая дубина на случай выяснения отношений с окружившими Родину врагами.
Где-то на чердаке мирно полёживал, ожидая подходящего случая, дуэльный пистолет, подаренный ему двоюродным внучатым племянником брата писателя И.С.Тургенева. Бездетный дуэлянт всячески опекал подростка, прививал ему фамильную дворянскую любовь к охоте.
В ходу были пневматическое и мелкокалиберное ружья, из которых отстреливались ненавистные дрозды-дерябы, прилетающие полакомиться на дармовщинку ягодами ирги. А так же нарушители территориального
На котов на ночь выставлялся и привязывался метровой цепью к колу лисий капкан. В качестве приманки применялась щедро политая валерьянкой гнилушка.
Если кот попадал в капкан головой, то отмучивался быстро.
Если же лапой, то всю ночь был вынужден ходить по цепи кругом. Дед, обходивший сад утренним дозором, добивал его той самой щербатой дубиной. Кот исполнял недолгую, но весьма выразительную предсмертную пляску. Подёргавшись изрядно, испускал дух.
Дед брал кота за шиворот, вырывал в саду ямку, кидал тушку туда и сажал прямо над ней яблоньку или другое какое садовое деревце. Он даже перефразировал название фильма «На семи ветрах» в «На семи котах» и частенько таким манером поминал свой сад.
Расшифровку знали только свои. Соседи, соседки и дедовы гости к засекреченной информации доступа не имели. Военная тайна.
Главной ценностью у патриота в доме (не считая собак!), несомненно, были трофейные немецкие ружья «Хенель» и «Зауэр». Двустволки эти многозначительно висели скрещёнными в гостиной над диваном, вместе с кожаными ягдташами, патронташами и медными охотничьими горнами, свёрнутыми в тугое кольцо. Наподобие первых французских валторн.
Неподалёку, ближе к окну, распологалась репродукция картины «Охотники на привале» Василия Перова. Дед, когда рассказывал гостям охотничьи байки и газетные новости, выглядел, как крайний слева охотник с того полотна.
Однако, когда внуку исполнилось десять, старик убрал ружья со стены и запер их на замок в сундуке под полатями.
Всё дело в том, что Толик страдал лунатизмом.
Как-то раз, в один из ясных безоблачных вечеров мамина сестра Любочка дала им с Димкой, двоюродным братом, по пятачку на кино. Самой крупной медной советской монетой в то время оплачивался полный полуторачасовой сеанс художественного фильма.
Фильмы привозила из Калязина машина с весёлым шофёром и вечно поддатым киномехаником. Они расклеивали афиши на доске объявлений, развёртывали белый экран в клубе «домотдыха», устанавливали проектор. Народ пёр на сеанс плотными рядами, хрипя и нещадно толкаясь в дверях, как сазаны в протоках на нересте весной.
В тот вечер крутили румыно-французскую ленту «Даки».
Широко раскрыв глаза и затаив дыхание, братья смотрели, как маршировал на войну бравый римский легион. Ревели устрашающе медные буцины, мерно, в такт железной поступи когорт, отбивали ритм обтянутые телячьей кожей барабаны.
После сеанса у впечатлительного Толика весь вечер стояли перед глазами сцены децимации легионеров, состязания молодых даков, жертвоприношения Котизо и самоубийства вождя Децебала.
Ночью ему опять приснился огромный, увешанный массивными
По площадке бегали потные смуглые люди в одних набедренных повязках. Они пытались головой, коленями, грудью и плечами закинуть в узкие кольца по бокам площадки каучуковый мяч.
Полная низкая луна торжественно-зловеще освещала священнодейство.
Коптили, слегка потрескивая в обманчивой тишине тропической ночи, факелы, совершенно лишние при такой яркой луне.
Тягучий воздух был напоен терпким запахом упавших стручков тамаринда и вечно гниющей на влажной суглинистой почве листвы.
Возле каждого факела стояла деревянная колода с воткнутым в неё макуауитлем. Сложив на рукоять меча обе руки, терпеливо дожидались начала церемонии татуированные с головы до пят, проткнутые насквозь костяшками где только можно, воины.
На вытянутых руках, коленопреклонённый, протягивал Змею обсидиановый кинжал жрец в роскошном головном уборе из длинных, изумрудного цвета, перьев священной птицы кетцаль…
Около полуночи, ведомый в неведомые дали Змеем в шлеме, тимпанами легионов и собственным взбудораженным воображением, Толик широко открыл глаза, пружинисто поднялся с дивана, уверенно снял с гвоздя дедов «Зауэр» и направился во двор.
Чутко спавший в сенях мамин старший брат, офицер КГБ дядь Лёва тут же привстал на локте, узнал по походке племянника и спросил, куда эт он такой собрался ни свет, ни заря? Толик не проронил ни слова.
Дядька сел на разложенном на полу матрасе, протёр глаза, вперился пристальным чекистским взором в зачарованного племяша.
Когда мальчишка приоткрыл дверь на веранду, и в сени мощным потоком хлынул сбивающий с панталыку гиперчувствительные организмы лунный свет, бдительный офицер вмиг углядел ружьё, стиснутое худыми мальчишечьими пальцами.
Рывком вскочил на ноги, в два прыжка нагнал мальца, железной хваткой вцепился в замок и стволы ружья. Толик поднял на дядьку блаженные непорочные глаза, улыбнулся и – отпустил оружие…
Утром за завтраком только и было разговоров, что про ночные похождения впечатлительного ребёнка.
Укорённая братом в отсутствии элементарного соображения, тётка Любочка молча вынесла и прислонила к нагретой солнцем бревенчатой стене дома обоссанный племянником матрас.
Дед в тот день решил взять Толика с собой на натаску…
Целительный лесной воздух, как известно, лечит даже такую напасть, как лунатизм. Поскольку до открытия охотничьего сезона оставался ещё целый месяц, то пошли они без ружья, спрятанного дедом с глаз долой в сундук, и только с одной из выжловок.
Собаки задолго до выхода начали чувствовать, что сегодня будет прогулка и выли от нетерпения так, что бедная бабуля хотела сбежать из дома куда подальше. Да разве от такой тоски неизбывной где спрячешься?!
Старый никогда не брал сразу обеих собак на натаску и нагонку. Говорил, что так нельзя. Не положено.