Времена года. Лето Кетцалькоатля
Шрифт:
– Значит, не те наложницы, щедрый ты наш папик! – кокетливо пропела Лилит.
Расправила пышную гриву. Выставила напоказ соблазнительную грудь.
Не найдя понимания, полюбопытствовала:
– И где эта самая Россия находится? Там любовью на свежем воздухе можно заниматься? Или только в оленьих шкурах через дырочку?!
– Кто про что, а она про дыру! Йо-хо-хо! – заржал Балам и тут же получил от Лилит увесистой куриной лапой по яйцам.
Согнулся в три погибели, заревел обиженно:
– Ууу, сцуко! Хоть бы когти обгрызла!!
– А ну-ка, цыть,
– Ставлю задачу чисто конкретно: будет через два тысячелетия страна такая во всех смыслах необъятная – Рос-си-я, и поедете вы туда, и проведёте там сто лет. Как раз и на самые большие революции с войнами поспеете, и на первый спутник с первым космонавтом полюбуетесь. Скучно не будет!
– Спутник – это хорошшшо… – заёрзал жалом под крылом Кетцалькоатль, пытаясь поймать беспокоившего его уже который век перьевого клеща.
– А кровищи мы итак повидали будь здоров сколько. Зачем нам это, о, великий вошшшдь?
– Вы же мне всё на скуку жалились? Творить, играючи в шары, намеревались? Ну, вот и поиграетесь целый век! Выберете себе человека по родословной его и проживёте с ним жизнь. Как уж вы будете его судьбу меж собой делить и как через неё судьбу страны проецировать – дело ваше. Я ближе к развязке подскочу. Проверю. Но только одно вам скажу, творцы вы эфемерные: если не добьётесь к финалу оратории катарсиса для главного героя и для страны в целом, то и вас больше на свете не будет! Других люди придумают на потребу себе. Всё понятно, охламоны? Тогда вперёд, на подмостки истории! Академические отпуска вам оформят в заоблачном ареопаге. И не забудьте шары в ДУРу вернуть! Занавес!!
Стасима Первая
оглашается картавым политиком-сифилитиком со сцены Смольного института:
– Товагищи афиняне! Геволюция, о необходимости котогой всё вгемя талдычили большевики, слава те, Господи, свегшилась!
– «Власть – Советам!»
– «Миг – нагодам!»
– «Землю – кгестьянам!»
– «Фабгики – габочим!»
– «Надежду – всем!»
– «Инессу – мне!»
Первый шар пошёёёл!!
Хор им.Рабкрина:
– А что с природой, деда Ленин?
– Кудыть её приткнём??
– И про любовь пропой, Инесса:
– Под ним? Или на нём?!
Часть первая: Лето Кетцалькоатля
I. Анимато, но без мата
Толик обожжжал ездить к бабке с дедом на всё лето!!
– Хорошо, что есть каникулы,
– Летние, зимние…
– Мы сегодня про каникулы
– Эту песенку поём!
Радостно выводил смешанный детский хор на последней в учебном году «Пионерской зорьке».
Да и как же можно было не обожать ехать куда-то, да ещё на поезде, да через саму Москву, а потом, от Дубны, на «Ракете» или «Метеоре», да вдоль по Волге-матушке!
Иээхх, ма, тру-ля-ля, расписные кренделя!!
Стоя на пассажирской палубе, разделяющей носовой и кормовой салоны мчащегося судна, жадно глотая встречный воздух, наполненный пьянящими ароматами проносящихся мимо сосновых боров и заливных лугов, он ощущал каждый раз неподдельный, ни с чем не сравнимый восторг
Позади, да так далеко, словно и не было вовсе, оставался родной город, скучная квартира на третьем этаже сложенной из серого силикатного кирпича пятиэтажки-брежневки, школьная рутина, неизменная, как тиканье настенных часов, и вечно гундосящий по поводу и без повода сосед-еврей.
Мама на время поездки тоже как-то преображалась, молодела, хорошела просто-таки до степени нескрываемого обожания отца.
Метаморфоза происходила с ней, видимо, только от осознания факта, что она бросает, хотя бы и на время, город с его постылой работой, ежедневную стирку, готовку, уборку, развешанные по всей квартире для просушки простыни с пододеяльниками и выясняющих межличностные и международные отношения соседей-алкашей с верхнего этажа.
Вся эта повседневная серость сразу после проверки коричневых картонных билетиков перед посадкой неумолимо растворялась в стоящем пока без движения вокзале с грустным, отчаянно машущим рукой отцом на перроне и резвым застиланием постелей с последующим молниеносным взятием ложбины верхней койки.
Состав, судорожно вздрогнув всем четырнадцативагонным крупом, трогался, вокзал уходил назад, и толькочтошняя тошная рутина враз исчезала в мерном перестукивании – ти-так, ти-так, не спи, дурак! – колёс бодро бегущего по рельсам поезда дальнего следования.
Расплавлялась в горячем ароматном чае в гладких стаканах с обязательными литыми подстаканниками, разносимом по купе добродушными проводницами.
И окончательно забывалась в тихом ходе километрового эскалатора на станции метро «Комсомольская» и адском вое выныривающего из туннеля, как сатана из девятого круга преисподней, состава.
А уж совсем потом, на Волге – в предналётной сирене подплывающего к пристани судна и в зычной, перекрывающий вой команде с капитанского мостика:
– Принять швартовы!
Матрос кидает линь начальнику дебаркадера дядь Витале, пузатенькому мужичку, одетому в потерявшие форму брюки-клёш, чёрно-бело-полосую тельняшку и настоящую капитанскую фуражку.
Тот вытягивает за линь петлю-огон швартовых, накидывает её на палубный пал, обматывает диагональными кольцами, и оба сломя голову бегут к другому краю, чтобы повторить операцию.
Капитан подтягивает судно к самому борту дебаркадера, мягко прижимает его к плотно развешанным там и сям на цепях автомобильным покрышкам, а матрос тем временем открывает дверь и крепит трап с поручнями для схода пассажиров.
Всё – по деревянным стланям на борт дебаркадера, да по танцующим доскам понтонного моста на обрывистый берег, чемодан на плечо, авоську в зубы, и вот оно – начало приключения длиной почти в три месяца!!
– Толииик! – звала мама, выглядывая на палубу из носового салона: – Иди уже сюда, вовнутрь, а то ещё простудишься, не дай Бог, на ветру. Хорошенькие тогда у тебя будут каникулы!