Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки
Шрифт:
Гренландская акула – древнее животное, обитающее на дне глубоких норвежских фьордов вплоть до Северного полюса. Глубоководные акулы, как правило, намного меньше своих мелководных сородичей. За одним большим исключением – гренландских акул. Которые бывают крупнее белой акулы, а значит, являются самыми крупными из плотоядных акул (гигантские и китовые акулы еще больше, но они питаются планктоном). Как недавно выяснили морские биологи, гренландская акула живет до двухсот лет. Теоретически мы с Хуго идем охотиться на акулу, пережившую наполеоновские войны.
И
Тем вечером третьего года мы наконец решились. Во что бы то ни стало изловить прожорливого монстра со следами миллионов лет эволюции на хребте, заразой в крови, паразитами в глазах и челюстями, похожими на гигантский лисий капкан с куда большим количеством зубьев.
Летнее небо желтеет, окрашиваясь в икорно-оранжевый цвет. Мы сидим, обмениваясь сведениями “из жизни акул”, почерпнутыми нами за прошедшее время. Согласно большинству письменных источников, гренландская акула медлительна и нерасторопна. Самые быстрые акулы могут развивать умопомрачительную скорость – до семидесяти километров в час. Хуго не верит, что гренландец сильно отстает от них.
– Как тогда они объяснят, что в желудке у гренландской акулы находили останки белого медведя и самых резвых рыб – палтусов и крупных лососей? Что тогда значит “медлительная”? – спрашивает Хуго.
– По теории, акула гипнотизирует жертву глазами, фосфоресцирующими в темноте. Большинство акул полуслепы из-за паразитов, поражающих глазную роговицу. На ряде изображений из глазных яблок акулы точно свисают змеи. Может, как раз из-за паразитов глаза акулы и горят зеленым светом. Только эта тема не изучена, – говорю я, очень довольный тем, что могу рассказать Хуго о море хоть что-то, чего он еще не знает.
Радость моя длится недолго. Хуго настроен скептически:
– А как же она тогда ловит оленей на Аляске? А буревестников? Тоже, скажешь, гипнотизирует?
И Хуго читает мне короткую лекцию о том, как устроены органы чувств у гренландца. О том, что он, подобно множеству других акул, улавливает электрические импульсы силой в миллиардную вольта с помощью электрорецепторов, так называемых ампул Лоренцини, которые представляют собой полости на рыле акулы, заполненные желеобразной слизью. Слепота или подслеповатость акулы не такая уж великая беда, если учесть, что там, на глубине все равно кромешная тьма. Гренландская акула ориентируется по малейшим перепадам электромагнитного напряжения, исходящим от добычи. Видимо, так она и умудряется подбираться к тюленям, когда те отдыхают на морском дне.
Я слушаю его, стараясь не подать виду, что огорошен.
– Ты знал, что тюлени любят спать на морском дне? – спрашивает он с легкой ухмылкой и продолжает курс ликбеза. – Пользуясь этим преимуществом, акула умеет ловить добычу куда проворнее себя или обнаруживать рыбу, которая,
Я понимаю, что Хуго приближается к главной мысли.
– А вообще-то она наверняка способна развивать приличную скорость. Это единственное логичное объяснение, – безапелляционно завершает он.
Мы не успели обговорить кое-какие подробности. К примеру, как действовать, если мы и вправду вытащим акулу? Можно попробовать вырубить ее, подвесив за хвост. В отличие от большинства рыб акуле, чтобы насытиться кислородом, надо постоянно плыть. Так же, как и скумбрии.
Хуго качает головой, считая, что в таком случае есть риск, что акула сорвется. Может, лучше подвести ее поближе к берегу, как делают эскимосы? Слабина этого варианта в том, что тогда нам придется уговаривать акулу плыть именно в ту сторону, в которую нужно нам. Эскимосы используют для этого многочисленные каяки небольшого размера и берут хищницу в коробочку. У нас же всего одна лодка. Кроме того, эскимосы традиционно считают гренландскую акулу прислужницей шаманов.
– Может, попробовать выдернуть ее на отмель, если получится зайти так, чтобы отмель была между акулой и нами?
Хуго энергично отметает мое дурацкое, на его взгляд, предложение.
– А если вытащить ее на берег? Допустим, привяжем веревку к дереву, а сами кинемся обратно и потянем ее к берегу, – не сдаюсь я.
– Еще хлеще, но я, кажется, придумал, как мы поступим. Как вынырнет, мы воткнем в нее еще один крюк и коротким поводком привяжем к бую. А там бери ее голыми руками.
Если нам все же посчастливится вытащить акулу на мостик или на берег Скровы, передом или задом, Хуго в первую очередь займется акульей печенью. Из нее мы сможем вытопить целую бочку жира, чтобы потом изготовить лак и покрасить весь Осъюрдгорден. Хуго прикидывает, на какие арт-проекты могла бы сгодиться акула.
За этими речами мы проводим несколько часов, когда обсуждать уж больше нечего. Хотя ночи сейчас и не белые, на дворе совсем светло. Усаживаюсь на веранде полюбоваться природой. Ночь нежнее шелка, воздух почти недвижим. Только из пролива чуть доносится запах соли и упревших водорослей.
Все наше снаряжение мы храним на Скрове, в Осъюрдгордене. Цепь и четыреста с лишним метров нейлонового троса самого отменного качества. Акульи крючки из нержавейки длиной по двадцать сантиметров и каменные грузики для троса. У нас есть два больших буя, которые смягчат рывки, если акула клюнет – пока она будет бороться с ними, мы, если потребуется, отойдем подальше на нашей резиновой лодке и будем ждать, когда акула выбьется из сил.
Нам только не хватает наживки. Пусть у акулы слабое зрение, зато нюх у нее непревзойденный. В качестве наживки к нашим здоровенным блестящим крючкам пойдет какая-нибудь падаль. Потому Хуго поручает мне отправиться за требухой хайлендского бычка, разделанного на лесной опушке. Сам Хуго этого сделать не в состоянии. Из-за неудачной операции у него развился сильный рвотный рефлекс, сопряженный с неспособностью вырвать.