Шрифт:
Анатолий Бочаров
Времена огня и погибели
(книга третья из цикла "Хроники Иберлена")
Пролог
Британия, 5 37
Тот год выдался темным и смутным. Сразу после Крещения моровая язва, явившаяся из-за южного моря, прошла по Острову, унеся многие тысячи жизней. В Винчестере и Гластонбери, в Корнуолле и на севере, в земле пиктов - всюду горели погребальные костры. При дворе короля Пендрагона в Камелоте спущен оказался его флаг, с алым змеем. Церкви не успевали отпевать умерших, и могильщикам предстояло немало работы.
Едва прошла эпидемия - началась смута. Восстали при оружии опять саксы, что были разгромлены прежде при горе Бадон - и вновь пошли войной на пределы Логрии, предавая огню поселения гаэлов и римлян. Народ надеялся, что король призовет своих рыцарей, как делал это не раз прежде, дабы изгнать неприятеля. Но между рыцарями и монархом случился разлад.
Первый из пэров Круглого стола, сэр Ланселот из Бенвика, прозванный Озерным, предался грешной связи с супругой короля, королевой Джиневрой. Храбреца, прежде честно служившего Альбиону, обвинили в измене. Сэр Гавейн, герцог Оркнея, требовал его головы. Государь стремился примирить вассалов - но опозоренный и ославленный рогоносцем сам, не имел уже уважения среди подданных.
Благородные лорды сошлись в битве, когда принадлежавший сэру Ланселоту замок Бенвик оказался осажден войском сэра Гавейна. Король явился с малой свитой, горяча коней, и надеялся вразумить подданных - но он опоздал. Оба рыцаря, бывшие прежде боевыми товарищами и почти друзьями, сошлись в поединке - преломили сперва копья, а после взялись за мечи. Долго длился тот бой, и наконец сэр Гавейн пал бездыханным. Ланселот победил - но мало было чести в той победе.
Понимая, что предал сюзерена и корону, и погубил соратника, выступавшего за доброе имя британского королевского дома, опозоренный рыцарь, в окружении врагов и друзей, преломил свой меч - и обернулся лицом к государю, Артуру, сыну Утера, что звался Пендрагоном.
– Мой повелитель и друг, - сказал сэр Ланселот, и свидетели клялись потом, он с трудом сдерживал слезы, - я не стану больше отрицать преступлений, в совершении которых меня упрекали. Я обманул ваше доверие и запятнал ваше доброе имя. Хотите срубить мою дурную голову с плеч - поскорее сделайте это.
Рыцарь шагнул вперед, отбросив в сторону бесполезную теперь рукоять с обломком клинка, и встал перед королем на колени. Решительный и непреклонный, непоколебимый в битве, уверенный в себе на совете, ни перед кем не отводивший глаз - сейчас герой Альбиона казался таким же сломленным, как был сломан его меч. Ланселот опустил голову.
С минуту его сюзерен стоял молча. У короля Артура Пендрагона был тяжелый нрав. Хоть хронисты и запомнили его справедливым и мудрым, оставив потом таковым на страницах книг - при жизни этот человек имел характер крайне суровый. В молодости, едва восходя к власти, он бывал дерзок, и друзья нередко видели его пребывавшим в ярости. Противников он истреблял без жалости - но его враги всегда оказывались прежде и врагами Британии.
В этот раз все было иначе. Сюда Пендрагон явился, желая убедить рыцарей не сражаться друг с другом - но один уже лежал на земле бездыханный, и гнев, овладевший владыкой Камелота, оказался силен. Он смотрел сейчас на вассала - и вспоминал, как тот клялся ему в верности и вместе с ним ездил на битву, а затем, предательски и подло, овладел женой Артура на их общем супружеском ложе. Вспоминал
Ярость кипела, ища выхода. Один взмах меча - и предатель падет, а вместе с тем очистится изгаженная королевская честь.
Пальцы короля сомкнулись на рукояти Экскалибура, клинка, что был подарен ему чародейкой. Артур выдвинул меч из ножен до середины, и солнце осветило древние письмена, отчеканенные на лезвии - слова на языке, что был старше латыни и эллинского, и наречий гаэлов. Стояли, затаив дыхание, подданные - а затем государь спрятал меч обратно.
– Живи как хочешь, - сказал он сухо.
– Если ты подохнешь, то не от моей руки. Эй, вы!
– возвысил Артур голос.
– Сим дарую этому человеку мое королевское прощение. Кто тронет его впредь, окажется виновен перед судом и законом. Бедивер, - распорядился он дворецкому, - устройте Гавейну достойные похороны.
Король ушел, взмахнув алым плащом, и за ним ушла вся его свита. А рыцарь, лишенный чести, еще долго сидел так, преклонив колени на сырой земле, и лицо его оставалось печальным и серым. Ланселот вспоминал былые годы - турниры и ратные подвиги, отвагу и доблесть, и то наконец, как отплатил сюзерену за любовь предательством. Вспоминал рыцарь сына, который отправился искать Грааль и сгинул бесследно. Вспоминал ту прекрасную даму, ради чьих сиреневых глаз сжег дотла ее жизнь и свою собственную заодно.
Наконец Ланселот вздохнул и вернулся в принадлежавший ему замок. Молчаливой тенью ходил он по покоям, и слуги избегали попадаться на глаза господину или заговаривать с ним. Ланселот Озерный прожил еще много лет - но счастливых среди них не нашлось. Умер он, замаливая грехи и надеясь, что однажды окажется за них прощен. Запомнили его люди, впрочем, потом как героя. Кретьен де Труа написал о нем роман, не судили его строго Томас Мэлори и Теренс Уайт.
Государь же, предав земле Гавейна, устроил по оркнейскому герцогу пышную тризну. Всю долгую весеннюю ночь, до рассвета, сидел Артур Пендрагон в походном шатре и пил неразбавленное вино, в окружении оставшихся с ним товарищей - сэра Кея, с которым он некогда вырос и которого любил как брата, несмотря на колючий язык последнего; а также сэра Борса и сэра Бедивера, верных своих друзей. Король пил и был мрачнее тучи при этом. Все больше молчал да смотрел в кубок с вином. Вассалов своих он, казалось, просто не замечал.
– Дурное решение, мой государь, - не сдержался наконец сэр Кей.
– Вернулись бы вы - да разобрались с изменником. Люди станут говорить, вы допустили слабость.
– Будешь вести такие речи, - поднял голову Артур, отставив кубок с вином, - повешу тебя самого.
– Он тяжело вздохнул.
– Другом мне Ланселот был долгих двадцать лет, а предателем - года два или три. Второму первого не перевесить, как ни крути. Не для того, любезный брат, собирали мы Круглой стол и пытались вести себя достойно среди беззакония наших времен, чтоб теперь гнев уподобил нас варварам.
Король был известен тем, что чтил римские законы и преступников отправлял на справедливый суд. Подобная щепетильность была редкой в те черные дни. Сотня уж лет прошла с момента, как легионы покинули остров - и Британия, с самого первого Цезаря остававшаяся провинцией под защитой империи, погрузилась в хаос. Саксы и англы терзали ее, собственные лорды чинили на ее земле произвол.
Путешественники и торговцы доносили вести из дальних стран, что тот же самый хаос овладел теперь почти всем миром. Император на Западе оказался свергнут простым капитаном наемников, Одоакром, и Европа распалась на сотню рвущих друг другу глотки крохотных королевств. Император на Востоке, сидящий в городе Константина Новом Риме, пожелал вернуть Италию себе - и вот уже пятнадцать лет, говорили, идет в Италии бесконечная, изматывающая война, пожирающая остатки наследия лучших дней.