Временекрушение
Шрифт:
Смущенно смеется.
– Я сама не поняла, как Жан из шторма выбрался… вырулил… помню, я его на земле как дура целовала… обнимала… он там и сказал такой, Элла, будь моей женой… я вообще не понимаю, что он говорит, слезы по щекам, киваю, да, да…
– Где планировали свадьбу?
– Ну вот, со свадьбы все и началось… мы сначала хотели скромненько, на квартирке к Жана, или как-нибудь экстремальненько… над Эверестом пролететь или еще что… А тут вот этот подходит, как его, милый… милый…
– Миллениум.
– Ну
– Волнуетесь?
– Ну да, знаете… тревожно как-то… Да я, знаете, не за полет боюсь… мы с Жаном не первый день летаем… я вот за дальнейшую нашу жизнь волнуюсь, как оно сложится… а то, знаете, до тридцати лет привыкла все для себя да для себя… а тут надо про любимого человека думать…
– Желаем вам удачи.
– Ой, спасибо большое…
– День добрый.
Дюреаль смотрит на незваного гостя, чувствует, что встреча не предвещает ничего хорошего. Вот бывает так, вошел человек в сад, еще не сказал ничего, не сделал ничего плохого, а чует сердце, – принес беду. Так было, когда Жанетта умерла, вот так же вошел молодой парень, сожалею, у меня плохие новости, ваша супруга…
– Здравствуйте.
Дюреаль делает хорошую мину при плохой игре, вежливо пожимает руку гостя. Гостя…
Наклоняет голову. Ждет.
– У меня для вас плохие новости…
Дюреаль кусает губы. Так и думал.
– И… что же?
– Ваш сын…
Сердце падает в бездну.
– Разбился?
– Нет, месье. Скажем так, с самолетом моментально потеряна связь.
– Помехи?
– Нет, месье. Самолет исчез с радаров… такого никогда не было…
Ч-чер-рт…
– Когда… когда это случилось?
– В момент наступления нового года.
Дюреаль молчит.
– Я очень сожалею, месье Дюреаль…
– Благодарю вас. Желаю вам счастливого нового года…
– Пять минут до эфира, Нинка, я стесняюсь спросить, ты так и вылезешь в эфир чучелом?
– Да на себя посмотри, только ворон пугать!
Нинка в спешке приводит себя в порядок, все равно в зеркале отражается какой-то бодун во плоти, белая горячка как она есть. Народ с похмелюги увидит, надолго запомнит…
Да кто эти новости вообще смотреть будет, вы мне покажите идиота, который в новогоднюю ночь станет новости смотреть…
Ладно, ничего, бывает хуже. В гроб, конечно, и то краше кладут, да Нинке же не в гроб, Нинке же в эфир… Ну что, что опять, в студию вваливается взъерошенный пацан, откуда они только берутся, хочется взять швабру, вымести их всех, как котят…
– Это… с Владивостоком связи нет.
– Еще у тебя с чем связи нет? Позвонить туда не судьба было, чтобы наладили?
– Это… и дозвониться никак.
– Линия,
– Да нет… просто… не отвечают. Трубку не берут… как будто нет там никого. Во всем городе…
– Да не трещал бы ты так, парниша, и без тебя башка трещит…
– Это… с Хабаровском та же фигня… с Токио… везде, где новый год уже прошел…
– Это нехило новый год прошел… с размахом.
– Да нет, я серьезно… – парень приглаживает космы, торчащие во все стороны, – что делать-то будем?
Цыкин взрывается. Нинка давно уже чувствовала, что Цыкин взорвется, только не знала, когда…
– А что делать? – ревет Цыкин, – я, что ли, Владивосток этот спасать должен? Все, продрали эфир, мать вашу… давайте уже… обращение этого ставьте… этого… кто там сейчас на троне…
Нинка покорно ставит обращение этого, который сейчас на троне, Цыкин, все еще злой, разливает шампанское, сыплет проклятиями, люди в студии чокаются…
Бьют часы…
Там, где только что стояли люди, вздрагивает темная пелена, тут же исчезает.
– Ма, а мы пони возьмем?
– Потом, потом…
Мама заталкивает Эллину в самолет, Эллина никогда не летала в самолете, и пони тоже не летали, Эллина их специально так держит, чтобы они все видели, какой самолет большой, и людей сколько, а Пинки Пай как будто спрашивает, а почему надо ремни пристегивать, а Эллина ей ответит, а чтобы с кресла не упасть, когда самолет полетит… как мама Эллине объясняла…
– Ледис энд джентльменс…
…уважаемые пассажиры, приветствуем вас на борту…
Эллина считает пони, в спешке их собирала, мама вечером в квартиру ворвалась, Эллине крикнула – бежим, Эллина еле успела пони в охапку сгрести, маме сказала – без пони не пойду. Вот они все, Пинки Пай, Рарити, Рэйнбоу Дэш, а Флаттершай где, а Флаттершай нет, осталась…
– Мама, а Флаттершай забыли!
– Мы за ней вернемся. Потом.
Мама говорит, и так говорит, что Эллина видит – не вернутся они туда. Никогда. Эллина знает, когда мама врет, как тогда, в магазине, Эллина домик для пони увидела, а мама сначала пластинку свою завела денег-нет-денег-нет, а потом давай врать, а он уже дома стоит, пойдем домой…
Эллина же знает, что так не бывает…
Плачет Эллина, вырывается, мама ее ремнями пристегивает, и тетеньки вокруг суетятся, бегают…
А снаружи что-то творится, люди к самолету рвутся через ограждения, скандируют мы-хо-тим-жить-мы-хо-тим-жить, ну и живите, кто вам не дает… самолет в спешке закрывает люк, разгоняется наравне с другими…
– Гляди, гляди…
– Вон-вон-вон!
Эллина ничего не видит там, куда показывают люди в самолете, только чувствует, как идет с востока что-то… что-то… непонятное что-то.