Временщик. Вратарь
Шрифт:
Эти трое, без пустых разговоров, направились вглубь зала. Точно происходящее сейчас долго репетировали до этого. Я чувствовал себя тем, кто попал на жутко закрытое мероприятие без билета. И теперь должен был угадывать все, копируя действия остальных.
Однако о конечной точке в нашем маршруте я догадался раньше, чем мы остановились. Потому что золотые доспехи здесь были только одни. Расположенные на значительном расстоянии от других, выделявшиеся размером и даже при слабом освещении сверкающие ярче полуденного солнца.
Ворчун встал напротив Силача. Сейчас последний
– Я понимаю, Братья, что мне нет оправдания. Все произошедшее – ужасное бедствие, с последствиями которого еще долгое время придется бороться. Я стал причиной разлада Братьев.
– Причиной стал Брат, – вложил эманацию Молчуна в свои слова Добряк, – ты стал лишь орудием.
– Теперь, когда моя матрица полностью очистилась от чужих мыслей, я понимаю, сколько бед натворил.
– Даже, если мы допустим, что в данный момент ты не представляешь опасности… – начал Ворчун, но Силач его перебил.
– Нет, я представляю опасность. Никто не знает, что будет, когда я в следующий раз встречусь с Братом. И это вынужденная мера. Если бы не вы, я бы сам настоял на ней. Мне просто жаль, что так все произошло.
– Нам тоже, – сказал Ворчун, доставая двуручный меч, клинок которого большей своей частью состоял из белого металла.
– Нет, Брат, позволь я сам, – остановил его Силач.
Я часто видел, как вратарские оболочки восстанавливали сами себя. Чем выше был ранг Брата, тем процесс регенерации происходил быстрее. Но вот чтобы Вратарь мог разрушать собственное тело – без оружия, просто усилием своей матрицы – такое приходилось наблюдать впервые.
Силач сжал кулаки. Его поза говорила о крайнем напряжении оболочки. Словно он желал высвободить из себя энергию, вот только не мог этого сделать. И в гробовой тишине на каменный холодный пол тонкой струйкой посыпалась пыль. Буквально крохи, которых можно было не заметить. Но с каждой новой секундой, ее становилось все больше. А следом зашуршало что-то и с другой стороны.
На моих глазах руки Силача покрывались ранами. Будто некто невидимый, медленно и методично делал надрезы на Вратаре. Вот посыпалось со спины, с шеи, груди. Даже поперек лица Старшего Брата разошлась кожа, обнажая пыль. А больше внутри нас ничего не было.
И тут Силач закричал. Не знаю от чего. Едва ли от боли. Наверное, то колоссального напряжения, которое испытывал Силач в последнее время.И теперь оно выплеснулось именно таким образом. И тогда все закончилось. Словно произошел чудовищный взрыв внутри Вратаря, а оболочки лишь хватило сдержать его. После чего она сразу разрушилась. Груда пыли вместе с одеждой рухнула вниз. Все, что осталось от невольного пособника предателю – Сердце. Тот самый артефакт, который помогал пыли давать нам жизнь.
Его Ворчун бережно подобрал и убрал в инвентарь. Меч при этом он продолжал держать наготове. Именно этот факт сильно смутил, когда Старший Брат
– Теперь твоя очередь, Седьмой.
Я хотел оправдаться, спросить, возмутиться. И сделать это все одномоментно. Но меня хватило лишь на то, чтобы обернуться на Добряка. Тот стоял, сняв свой шлем и улыбался.
Глава 30
Был ли вообще какой-то смысл умирать с гордо поднятой головой? Не говорить, где спрятаны танки (матрица пыжилась, но образ вырисовывался странный) или унижаться и просить пощадить? Какая, по сути, разница, если ты все равно перестанешь существовать. Или дело в гордости?
Но это у смертных. Вратари слыхом не слыхивали о гордости. Хотя, может, она у нас и была, просто оказалась слабо выражена. Я бы, к примеру, умолял, чего в этом такого? Вот только будь передо мной кто другой. А так – глупо все это.
Я достал меч, хотя понимал бесполезность этого действия. Старший Брат размажет меня, как мальчишка-садист божью коровку. Но поднимать лапки вверх и покорно ждать своей участи было как-то не в моих принципах.
– Ты чего, Седьмой, тоже матрицей поехал? – повертел свободной рукой Ворчун возле головы.
– А что, мне просто стоять и смотреть, как вы меня распыляете?
– Если бы мы хотели тебя уничтожить, стали бы тогда прятать в охраняемом крыле замка? – спросил Добряк.
– Прятать?
– Молчун, как ты его называешь, очень долго готовился к перевороту. Не один год. И будучи Старшим Братом имел серьезный авторитет для обработки Вратарей. Мы подозреваем, что в Ядре могли остаться если не его последователи, то сочувствующие. Как бы ни смешно это звучало применительно к Братьям. Поэтому всех, кому может сейчас угрожает опасность, охраняют наши доверенные лица. При этом все Вратари, без исключения, проходят проверку на эманации. Выявлено уже два неблагонадежных Брата.
– И что, их тоже… сюда?
– Мы не в том положении, чтобы сейчас раскидываться Вратарями, – пробурчал Ворчун.
– Пока мы беседуем с ними. Часто и подолгу. Брат прав, мы должны задействовать все силы для предстоящей борьбы. Именно поэтому ты и здесь.
Я переводил взгляд с Добряка на Ворчуна и обратно. Неудобно, кстати, встали, приходилось головой вертеть. А она у меня не на шарнирах, как у страйдеров. Но да, вон даже Брат убрал своей здоровенный меч и сложил руки на груди. Нет, конечно, напади я на него сейчас, все равно бы получил по наглой вратарской морде, однако никакой агрессии Ворчун ко мне не проявлял.
– Несмотря на то, что ваша кампания не удалась, мы пришли к тому, что ты нам нужен, – сказал Драйк. – Ты действуешь нестандартно, плюешь на правила, но при этом каким-то образом выживаешь. И, как выяснилось, часто добиваешься своего.
– Тут ты Брат не прав, – вмешался Ворчун.
Ну, конечно, как без его едких реплик. Вот только интересно, с чем тот собрался спорить? С тем, что я добиваюсь своего? Или выживаю? Но Вратарь удивил.
– Ты слишком долго ходил за Братьями, – продолжил Ворчун. – За это время Ищущая сделала именно то, чего мы от нее ожидали.