Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I
Шрифт:
— «Приготовления для завтрашнего спектакля!» — двусмысленно отвечал ему сын Катерины Медичи.
Он опять навестил Колиньи; опять уверял его в своем искреннем участии и жаловался ему на Гиза, Бог весть по какой причине располагающего удалиться из Парижа. Еще с утра особые комиссары ходили по домам, составляя перепись жившим в них гугенотам, уверяя последних, что все это делается по королевскому повелению для их же собственной пользы. Городские обыватели католики в это же время, неведомо зачем, нашивали себе белые бумажные кресты на шляпы и перевязывали левые руки платками; одни точили топоры, другие осматривали замки у мушкетонов и лезвия у мечей; на расспросы своих жен и дочерей отвечали мрачными улыбками. Тихо догорел жаркий день, и вскоре ночной мрак стал опускаться на постепенно смолкавший город; по окнам домов замигали огоньки; башни собора Богоматери и соседних храмов, чернея на темном небе, казались исполинами, стерегущими обывателей. Часу в одиннадцатом Генрих Гиз оцепил Лувр швейцарскими стражами, приказав им не пропускать слуг короля Наваррского или принца
— Не раздумывай, пользуйся случаем, подобный которому не представится более… Отступить — значило бы погубить себя и все наше семейство. Смерть еретиков спасет не только нас, но и все королевство… Приказы по областям разосланы и должны быть приведены в исполнение завтра же, на заре; столица должна подать пример всем прочим городам!..
Время близилось к полуночи. При всей таинственности, которой злодеи окружали свои умыслы под покровом ночи, весть о сборище войск во дворах Лувра и вокруг дворца дошла до квартала, где жил Колиньи. Некоторые из его приближенных отправились к Лувру узнать о причине сборища, но у самых ворот часовые перегородили им дорогу; на расспросы гугенотов грубая солдатня отвечала ругательствами. Несчастные потребовали караульного офицера, и тот явился — за тем, чтобы приказать солдатам угомонить незванных гостей. Первые жертвы кровопийц пали под ударами бердышей усердной швейцарской стражи.
— Дух войск превосходный! — донесла Катерина своему сыну, узнав о начале убийств. — Надобно ковать железо, пока оно горячо; раздумывать нечего!..
Удар набата в церкви св. Германа Оксеррского прервал речь королевы-родительницы; через несколько минут с ревом колокола слился смутный гул тысячи голосов, ропот народных волн, разлившихся бурным потоком по улицам. Со смоляными факелами и оружием в руках, солдаты, горожане и яростная чернь устремились на кварталы, в которых приютились гугеноты.
Глядя в эту минуту на Париж, можно было подумать, что в нем празднуют свой шабаш сотни демонов, извергнутых преисподней. Но мы оставим на время Лувр с Катериной и Карлом, стоявшими у растворенного окна, и посмотрим, что в это минуту происходило в доме адмирала Колиньи.
Движимый чувством мщения за убийство своего отца, в котором Польтро дю Мерэ был орудием адмирала Колиньи, герцог Генрих Гиз, с пригулком Ангулемским и вооруженным отрядом, устремился в кварталы, где жили гугеноты. Ворвавшись во двор дома Колиньи, Гиз именем короля требовал, чтобы спутникам его отворили двери. У адмирала в это время находился Амвросий Паре и перевязывал раны, нанесенные старику два дня тому назад Моревелем. [36] Услыхав необыкновенный шум, бряцанье оружия на дворе и заметив красноватый отблеск факелов сквозь опущенные оконные занавеси, адмирал поручил одному из своих приближенных узнать о причине. Треск ломаемых убийцами парадных дверей предупредил ответ убитого посланного; остальное досказали слуги, толпой вбежавшие в спальню адмирала.
36
Моревель, разумеется, не был подвергнут наказанию и после неудачного своего покушения спокойно приютился в доме Гиза. Все уверения Карла IX отыскать злодея и примерно его наказать были комедией, в которой король прекрасно играл «свою рольку» /son petit rolet/.
— Спасайтесь, отец наш! Это Гиз и убийцы!.. — кричали они обожаемому ими Колиньи. — Смерть ваша стучится у дверей!..
— Я давно готов принять эту гостью, — невозмутимо отвечал Колиньи. — Мне, искалеченному, дряхлому, без того немного жить и бежать трудно, а лучше спасайтесь вы сами…
Чувство самосохранения подавило в слугах адмирала чувство привязанности; многие из них бежали на чердак, откуда пробрались на кровли дома, некоторые спаслись.
В эту самую минуту бывшие в отряде Гиза капитан Аттен /Attin/, Бем /Besme/, Сарлабу и несколько солдат с проклятьями всходили на лестницу и шли прямо к спальной адмирала, который, поднявшись с кресел, в халате, с рукой на перевязи, вышел к ним навстречу.
— Ты адмирал? — спросил Бем ломанным французским языком /он был уроженец эльзасский/, приставляя факел к самому лицу старика.
— Молодой человек, — отвечал Колиньи, — имейте уважение к моим сединам…
Вместо ответа, Бем схватил его за бороду, воткнул ему шпагу в живот, а потом несколько раз ударил эфесом по голове и по лицу; примеру Бема последовали бывшие с ним солдаты — и Колиньи пал под их ударами.
— Бем, покончил ли? — крикнул Гиз, стоявший на дворе.
— Конечно! — отозвался тот, выглянув в окно.
— Бросай его сюда…
Труп Колиньи, покрытый ранами, залитый кровью, был выброшен из окна во двор, к ногам Гиза и пригулка Ангулемского. Они, носовыми платками отерев окровавленное лицо мертвеца и внимательно осмотрев его и перевязанные руки трупа, убедились, что жертва не избегла своей роковой участи; несколько раз пнули покойника
37
По словам некоторых историков, у трупа Колиньи отрубили голову и принесли ее показать Карлу IX и Катерине; а потом, набальзамировав ее, отослали к папе Григорию XIII. Это клевета и излишняя грязная прибавка к факту и без того возмутительному. Если бы голова у трупа была отрублена, Карл не ездил бы смотреть на труп, повешенный в Монфоконе. Бальзамировать же голову адмирала нельзя было по той причине, что лицо его было в нескольких местах прорублено.
— Пустяки, пустяки! Труп врага всегда хорошо пахнет!
Нам пришлось бы написать целую книгу, если бы мы вздумали подробно исчислить все злодейства Варфоломеевской ночи и представить читателю именной список жертв обоего пола и всякого возраста. Участи Колиньи подвергся его зять Телиньи, умерщвленный отрядом герцога Анжуйского; приближенные Конде и Генриха Наваррского, дворяне: Сепор, барон Пардайян, Сен-Мартен, Бурс, капитан Пилль — убиты Нансеем, капитаном королевской стражи, в стенах Лувра, под окнами королевского кабинета, из которых любовались резней Карл IX и его матушка… Любовались! Этого мало: королю вид крови, стоны умирающих внушили остроумную мысль придать убийствам окончательно вид охотничьей травли и, таким образом, соединить приятное с полезным. Призвав в кабинет своего биксеншпаннера /заряжальщика ружей на охоте/ с двумя мушкетонами и приказав ему заряжать их поочередно, Карл IX стрелял из окна в бежавших по набережной гугенотов, сваливая их меткими пулями, будто зайцев. Бледный, с пеной у рта, но с улыбкой самодовольствия, его величество король Франции кричал убийцам диким голосом:
— Бей! бей!! Стреляйте в них, черт побери! /Tue! tue!! tirons, mordieu!/.
Столь ревностно возлюбленный сын римской церкви служил двум своим повелителям, то есть римскому папе и флорентинке Катерине Медичи. Она сама блаженствовала в эти минуты, опьянелая от запаха крови, очарованная воплями и выстрелами, казавшимися ей чудной симфонией. На другой день убийств /продолжавшихся последнюю неделю августа, весь сентябрь, до половины октября/ королева-родительница со своими фрейлинами любовалась нагими трупами убиенных обоего пола, делая при этом замечания весьма игривого свойства о тайных прелестях покойных. Соединяя неслыханные злодейства с делом богоугодным, королева-родительница и сын ее приказали раздать окровавленные одежды, содранные с убитых, беднейшим жителям города Парижа, и те щеголяли в шелках, бархатах и кружевах, не отмытых от крови прежних владельцев. Этот подарок был назван кровавой милостыней. [38]
38
Aumdne de sang. См. Simond Goulard: Thresor d'histoires admirables et memorables. P., 1617, 2 v., in 80, tome I, p. 264, также: Melanges de Camusat pp. 22 et seq.
Из всей королевской семьи одна Маргарита, королева Наваррская, выказала себя женщиной с сердцем. Дворянин Тежан, раненный убийцами, обессилевший от боли и отчаяния, бросился в спальню Маргариты, и она скрыла его у себя под кроватью! Знаменитый Амвросий Паре был пощажен единственно благодаря тому обстоятельству, что в это время лечил Карла IX от сифилиса… [39]
Кроме королевского семейства, запятнавшего себя навеки невинной кровью мучеников Варфоломеевской ночи, прославились усердием и зверством нижеследующие герои. Любовник Катерины Медичи Альберт Гонди собственноручно удавил Бастилии статс-секретаря Марциала де Ломени, владельца версальского замка, чтобы овладеть его поместьями. Фаворит Маргариты, Бюсси д'Амбуаз, умертвил своего двоюродного брата, маркиза Ренеля. Миланец Рене вламывался в лавки богатых купцов-гугенотов, предлагая им спасение за громадный выкуп; когда же несчастные отдавали ему все свои сокровища, Рене резал их, как овец. Профессор университета Шарпантье, соперник славного ученого Пьера Рамуса/Pierre de La Ramee/,предал его в руки убийц и взбунтовавшихся школьников. Дряхлого Рамуса замучили в страшных истязаниях, секли розгами и волочили по улицам обнаженный его труп! Золотарь Фома Круазе собственноручно убил 400 человек гугенотов; а мясник Пезон убивал их теми же самыми приемами как быков, то есть сначала оглушал их ударом молота в голову, а потом перерезывал горло… Таким образом Пезоном истреблено было 120 человек. Сардинский граф Коконна покупал живых гугенотов, захваченных солдатами, обещая несчастным спасение, если они согласны отречься от кальвинизма; отказавшихся душил, а отрекавшихся закалывал кинжалом, говоря им: «Этого-то мне и надобно; души отступников идут прямо к черту в лапы!»
39
Brant6me: edition de Paris, 1787, tome VIII, p. 204.