Время бусово
Шрифт:
— Это конечно… — вынужден был соглашаться с князем осторож-ный воевода.
— Вот видишь! К тому же у меня кое-какие задумки имеются, как лучше обогревать наши дома… Так что лучших мастеров плотницкого дела присматривай. И крепость строить, и детинец возводить… А еще о храме не забудь — надо же и нам жреца нашего уважить, добром за доб-ро отплатить.
— Воля твоя, княже, — не стал опять возражать воевода, — но прежде чем строить, надо обмозговать, что да как делать. Тут, как говорится, семь раз отмерь, да раз отрежь… Чтобы и со строительством не тянуть, но и не спешить особо, а то поспешишь — да людей насмешишь…
— Вот на это мы старшину плотницкого конца покличем, Сруба, — высказался, как о давно решенном князь. — Башковитый мужик. В своем деле толк знает.
— Вестимо
— Раз согласен, так покличь завтра после полдника ко мне. Поси-дим, помозгуем… Как у нас говорится: «Одна умная голова — хорошо, а три — лучше»!
Помолчали, шагая неспешно, похрустывая снегом.
— А как по тебе наш главный жрец молвил? — возвращаясь к ми-нувшим событиям дня, восхитился князь. — Молвил, так молвил! Всех за душу взяло, всех проняло…
— Кудесник! — поддержал воевода князя. — Мудрый зело, с богами общается… Не нам, простым смертным, чета…
На заходе солнца догорала заря. Это богиня Мерцана завершала свой путь, отделяя светлый день от темной ночи и Явь от Нави, распах-нув златые и багряные одежды свои и покрывая мир невидимой фатой. Любили Мерцану на Руси. Она служила Световиду лучезарному перед тем, как тому появиться и залить светом весь мир. Она по ночам резви-лась над нивами, над созревающими колосьями, и тогда становилась Зарницею. Она следила за тем, чтобы нивы гуще колосились, чтобы хлеба росли тучнее. Но это летом. Зимой же она просто украшает утро при пробуждении всего живого и скрашивает вечер перед наступлением темноты. Вот-вот небесная твердь покроется мерцающими звездочками и Молоком Небесным, которое дала Корова Земун в дни сотворения Творцом Сварогом Сварги. И пойдет Велес по Молоку Небесному в чертоги свои до Врат у Седавы-звезды.
Крепчал мороз. Позвизд и Зимерзла ведались, кому в эту ночь не-сти службу: быть ли метелям или крепкому холоду. Или и тому, и дру-гому, если им вздумается провести эту ночь совместно. Не то, чтобы боялись куряне этих богов, насылающих холод и бури, морозы и вьюги, ночную мглу и метели, так как, несмотря на крутой и злобный нрав, они все равно относились к светлым божествам, но не долюбливали их именно за это. А потому чтили тихо, не выделяя в отдельный сонм наи-первейших и наиважнейших, и храмов им не строили.
Спешили жители Курска и его окрестностей побыстрее укрыться в своих низких избенках-полуземлянках, с крышами ушедших под снег, от ночного холода и мороза. Поторапливались… Хоть и было в низких избушках темно: в маленькие оконца, затянутые бычьим пузырем, в вечерних сумерках свет почти не проникал; хоть и было в них смрадно от дыма почти не прекращавшей поглощать очередную партию дров печи — огнища; хоть пахло в них мочой и испражнениями скотины, так как стельная коровка-буренка и жеребая лошадка, и несколько хрюшек, и пяток, а то и десяток блеющих овечек или козочек — переживали зим-ние холода в смежном с сенями помещении, — а все равно они манили к себе теплом и очагом, своей надежностью. Вот потому и потораплива-лись жители Курска после затянувшегося веча в родные землянки, в которых одновременно проживало несколько поколений и семей рода: прадеды, деды, отцы, сыновья и внуки. Всем хватало места. Если дере-вянных лавок для постелей не доставало на всех — семьи-то были боль-шие, многочисленные, порой до двух, а то и трех десятков человек, то земляной пол использовали, только устилали его соломой или сеном душистым. Переспали — солому или сено убрали до следующей ночи. Пришел вечер — опять постелили. И так до тех пор, пока не изобьется до трухи. Тогда на корм или на подстилку скотине. Но такое житье не все-гда. Только в зимнюю стужу. В тесноте — не в обиде! Зато и люди все живы-здоровы и скотинка цела, а, значит, русскому роду не будет пере-воду. Ибо богат человек количеством живности на дворе. С ранней вес-ны и до поздней осени, пока морозы не ударят и поземка не заметет, скотина находится в надворных постройках и загонах, если, вообще, не на пастбищах. И тогда в избах и почище, и посвежее.
В летнюю пору — вообще благодать! Все обитатели полуземлянок, если позволяет погода, день и ночь проводят вне стен своих
БРОДИЧ И КУПАВА
— Ну, что, Купа, — подошел наипервейший, несмотря на свою мо-лодость, курский охотник Бродич к Фроловой вдове и его ближайшей соседке, когда вече закончилось, и горожане потянулись в свои домиш-ки-землянки, — начнем хоромы городить и крепости строить, чтобы во-рог нас не одолел и в полон не взял. — То ли спрашивал, то ли утвер-ждал. Обычно голубые глаза его то ли от надвигавшихся сумерек, то ли еще по какой причине сделались темными, и не понять, что в них: серь-езность, присущая степенным мужам, или подвох — признак натур хит-рых и мстительных.
Был он в полушубке из волчьих шкур, сером, с подпалинами, шер-стью наружу, в таком же треухе — как никак охотник. На ногах сапоги, но не простые, как у остальных горожан, а покрытые специальным чех-лом, сшитым все из той же волчьей шкуры, мехом наружу: и грели лучше, и не промокали, когда по сугробам приходилось лазать во время охоты. В лесу дорожек, тропинок нет, одни сугробы по пояс. Тут даже деревянные лыжи-снегоступы не всегда помогают, хотя таковые и были у Бродича — плотник Стар по просьбе приемной матери охотника срабо-тал за пару зайцев, добытых Бродичем на охоте.
На ту пору было Бродичу около девятнадцати лет, потому только светлый пушок покрывал его подбородок, а об усах и бороде не то, что речи, даже намека не было. Был он по юношески строен, хотя Сварог его ни крепостью тела, ни крепостью духа не обидел. Жители града по-говаривали, что как-то в порыве гнева он так резко натянул тетиву лука, что она порвалась. А ведь была из жилы лесного красавца оленя, кото-рую и захочешь, но не порвешь.
На Купе справа попроще: плат теплый темного цвета, шубейка ов-чинная до пят, что и ног не видать, да меховые сапожки на толстой по-дошве, чтобы ступни не так мерзли на морозе и на снегу. Однако справа хоть и простая, но добротная. Не каждая замужняя горожанка подобную имела, не говоря уже о вдовах, к числу которых относилась Купава или Купа, как чаще звали ее соседи и, вообще, жители славного града Кур-ска.
Когда-то, давным-давно, Бродич чуть ли не ребенком прибился к жителем града. Кто он и откуда, от него так и не добились, ибо был мал и не мог по малолетству своему объяснить. Был он голоден, оборван и не мыт. Сколько пришлось ему оставаться без куска хлеба во рту — од-ним богам ведомо! Взяла его на воспитание старая и одинокая ведунья Веста, занимавшаяся сбором разных трав и кореньев, лечившая скотину и сородичей за малую мзду: кто полкраюхи хлеба даст, кто пару кури-ных яиц. Так уж случилось, что в молодости Веста потеряла мужа и де-тей, умерших в одночасье во время очередного мора, появившегося в крае по воле или по допущению богов, в том числе Велеса, покровителя животных тварей, дарителя богатств и достатка, оберегателя очага и здоровья, да так и осталась одинокой на всю оставшуюся жизнь.
Ведунья Веста не только имя Бродич мальцу дала, которого пона-чалу все звали Приблудом, так как приблудился, но и научила целыми днями, а то и месяцами по лесам и лугам бродить, в степь заглядывать, травы собирать. Ибо с наступления лета оставляла Веста свою избенку и отправлялась на сбор трав и кореньев. Чем она питалась — никто не ведал, но многие видели, что с собой она ничего не брала, уходя в свои длительные скитания налегке.
Многому научила старая Веста Бродича, который и сам тянулся к тайным знаниям, многое ему передала перед своей кончиной. Мог и кровь-руду заговорить, чтобы не текла из раны, мог и вывих поправить, и иную скорбь-болячку травами излечить. Кроме того, увлекся Бродич в длительных странствиях своих с приемной матерью ловлей и охотой. Научился готовить хитроумные силки и ловушки, в которые попадали и глупые птицы и осторожные животные. Если же брался за рыбную лов-лю хоть в Семи, хоть в Тускаре, хоть в Куре, хоть в иных реках и речон-ках — равных ему в этом деле не было.