Время, чтобы вспомнить все
Шрифт:
— Ну да?
— И что самое худшее, я не испытываю к ней ни капли сочувствия.
— Почему же это?
— Я скажу тебе почему, — ответила Эми. — Я ее совершенно не знаю, но я почувствовала, что в этой семье она самый сильный человек и все, что в этой семье случилось, результат ее действий.
— Ее бездействия?
— Нет, это как раз ее действий. Это ее вина. Я бы не хотела иметь такого врага, но я бы не хотела иметь и такого друга.
— О, кажется, вернулись домой девочки, — сказал Карл.
И
— Карли, Инг! Идите сюда, поцелуйте папу.
— Девочки, мы на кухне, — позвала дочерей Эми.
На кухне дома номер 10 по улице Северная Фредерик Мэри Лаулэн беседовала с поварихой Мариан Джексон и ее мужем Гарри Джексоном — дворецким и шофером в одном лице. Гарри сидел развалившись на стуле «Моррис» — самом комфортабельном стуле на кухне, — курил трубку и потягивал из чайной чашки водянистое виски. На нем были брюки от его шоферской ливреи, белая рубашка и черный галстук. На одном конце большого стола сидела, скрестив руки, его жена, на другом конце стола, вертя в руках пустую чашку, — Мэри Лаулэн.
— А расстройства в ней ни на каплю, что при таких обстоятельствах просто невероятно, — сказал Мэри Лаулэн. — И стоит ей коснуться головой подушки, она тут же крепко засыпает, но…
— Откуда ты знаешь?
— Откуда я знаю? Да я уже служу тут не один год. Стоит мне утром посмотреть на вмятины и контуры подушки, и я уже знаю, как человек на ней спал, знаю лучше того, кто спал в этой же комнате, и даже тех, кто спал в той же постели. Спроси у Мариан, так это или нет.
— Это правда, — сказала Мариан Джексон.
— Если кто использует свою необычайную наблюдательность, которой его одарил благословенный Господь, то чего только этот человек не заметит. Глянешь утром на постель, и все тайное становится явным, а так как я все это время была при ней и ее покойном благоверном, я много чего интересного узнала за эти годы.
— Тебе бы надо было идти в сыщики, — сказал Гарри Джексон.
— Именно этим я в каком-то роде и была, — сказала Мэри Лаулэн. — Спроси свою жену, так это или не так.
— Так, — подтвердила Мариан.
— Я могу почти точно назвать день, когда они прекратили свои отношения как муж и жена.
— Назови этот день, — сказал Гарри.
— Сейчас не могу, но тогда могла, — сказала Мэри. — И это было не тогда, когда они поставили односпальные кровати. Это случилось уже потом.
— А ты об этом знала? — спросил Гарри жену.
— Хм. В то время — да.
— Как часто Дж. Б. вставал ночью помочиться? — спросил Гарри.
— Нет никакой нужды в такой вульгарности, — сказала Мэри. — Совершенно никакой. Но я могла бы тебе сказать и это тоже.
— Да брось. Сколько раз он вставал за ночь?
— Я знала, что у него проблема с почками, правда
Мариан хмыкнула.
— Об этом можно узнать по состоянию постели?
— Этого я не говорила, но мы с Мариан знали, правда, Мариан?
— Как же это вы знали?
— Пусть Мариан расскажет тебе, когда я уйду. Мне не хотелось бы продолжать эту беседу, — сказала Мэри. — Джоби нужен ранний завтрак. Он уезжает завтра утром семичасовым поездом. Еды, он, наверное, никакой не захочет, только крепкий кофе.
— Пьяный щенок.
— Я удивляюсь, что он не запил намного раньше, — сказала Мэри. — И лучше уж он там один наверху, в своей комнате, чем где-нибудь в клубе «Гиббсвилль», или в баре отеля, или где-нибудь еще, бог знает где. По крайней мере он уснул, а не отправился куда-нибудь шататься. Если б он в такой вечер отправился шататься по городу, это было бы уже последней каплей. Она бы уж ему дала прикурить. А так она делает вид, что понятия не имеет, в каком он состоянии. Она все знает, но виду не подает. Положиться-то ей в общем-то не на кого… тут ей, пожалуй, надо отдать должное. Но за последние четыре дня самый приятный сюрприз — Энн Чапин. Я бы ей за поведение поставила самую высшую оценку.
— А чего ты от нее ожидала?
— То, что я от нее ожидала, и то, что она делала, две совсем разные вещи, такие разные, что их нельзя и сравнить. Да, Энн Чапин Мазгроув, надобно тебе отдать должное. В тебе все же есть кое-что стоящее, пусть даже оно вышло наружу только после такой беды.
— Стоящее, стоящее. Да я знаю эту семью всю свою жизнь. Конечно, в каждом из них есть что-то хорошее, — сказал Гарри.
— А я что, сказала обратное? — спросила Мэри.
— Не нравится мне твоя критика.
— А кто только минуту назад назвал парня пьяным щенком?
— Я говорю про Энн. За все время, что тут работаешь, ты уж могла в ней разобраться, — заметил Гарри.
— У него к Энн слабость, — сказала Мариан. — При Гарри никогда не говори о ней ничего плохого.
— Мне кажется, я сказала, что ей нужно отдать должное, — возразила Мэри.
— Да ты первый раз сказала о ней что-то хорошее, первый раз с тех пор, как ты в этом доме работаешь, — сказал Гарри.
— Ладно, успокойся, Гарри Джексон, — сказала Мэри.
— Я рад, что у меня есть дела поважнее, чем разглядывать простыни.
— Эй, эй, эй, эй, эй. Не надо, голубчик, переходить на личности. Не надо переходить на личности. Имей себе на здоровье своих любимчиков, если уж тебе так этого хочется. Но не надо переходить на личности и не надо лишать меня права выражать свое мнение, потому что никто не посмеет сказать Мэри Лаулэн, чтоб она заткнулась, и никто не смеет указывать Мэри Лаулэн, как ей о ком-то думать. Верно, Мариан?