Время для откровений
Шрифт:
— По повелению отца Мал год прожил среди кочевников, чтобы лучше понять свой народ, а после Кембриджа несколько лет служил в зубранской армии. Так что можешь не сомневаться, он хорошо знает пустыню, хотя на этот раз мы отправляемся в Армор, где выросла его принцесса, и будем изображать из себя туристов.
— А его там никто не узнает? Да и тебя саму? Светлые волосы и голубые глаза в тех краях ничуть не лучше красных туфель под белоснежным платьем невесты.
— Я взяла шляпку, так что не волнуйся. — С этими словами Эйвери уложила еще и шелковый шарфик. — Никто
— Ладно, как скажешь. Но ты точно готова отправиться через всю пустыню в компании мужчины, которого когда-то действительно любила?
— Я тебе уже тысячу раз говорила — любовь не имела к нашей связи никакого отношения.
— Если повторишь это еще тысячу, может, я тебе и поверю. — Дженни поднялась с кровати. — Просто я за тебя переживаю.
— Не надо, скорее, тебе стоит за меня порадоваться. — Эйвери застегнула сумку. — Через пять минут общения с Малом я начну сходить с ума и сделаю все, что в моих силах, чтобы он побыстрее женился на ком угодно, кроме меня.
Она сводила его с ума.
Не прошло еще и пяти минут, как они остались наедине, а Мал уже начал задаваться вопросом, как им вообще удалось целый год провести вместе. Никогда еще ни одна женщина на него так не действовала. Особенна та, на которой он должен был вот-вот жениться. Так, ладно, а есть ли у него право винить Калилу? У них же никогда не было настоящих отношений, и он не соврал, когда сказал, что за все годы знакомства они едва обменялись парой слов. Ложь была в том, что такая сдержанность проистекала из строгого воспитания Калилы. На самом деле, даже когда им и выпадала возможность поговорить, им просто нечего было сказать друг другу.
Их ждал классический брак по расчету, и Калиле наверняка хотелось вступать в этот союз ничуть не больше, чем самому Малу, но он уже давно сделал выбор в пользу долга и решил, что Калила поступила так же. И все равно жаль, что те счастливые времена, когда ему казалось, что долг и желания могут совпасть, уже давно остались в прошлом.
Если не считать того, что это «прошлое» закинуло на плечо сумку и смотрело на него такими глазами, как будто он лично виноват в глобальном потеплении и экономическом кризисе.
Какой же он дурак. И о чем он только думал, когда согласился взять ее с собой? Разве он тогда не понимал, что его ждет?
— Я поведу, — объявила Эйвери, закидывая сумку на заднее сиденье внедорожника.
Льняные брюки и кофта с длинным рукавом выгодно подчеркивали ее стройную фигуру, но Мал постарался сосредоточиться только на ее спокойном лице. Да и с чего бы ей было волноваться и переживать? Она же сама разорвала их отношения, а потом не выказывала ни малейших следов сожаления.
— Поведу я. — Так он сможет отвлечься от Эйвери и сосредоточиться на дороге. — Так мы привлечем меньше внимания.
— Нет, на водителя обращают больше внимания, чем на пассажира, так что за руль сяду я.
— Будем каждую минуту спорить?
— Все зависит от тебя. Но если хочешь выдать себя за туриста, ты должен выглядеть как настоящий турист. Я привезла
— «Я люблю Лондон»? — выдохнул Мал, прочитав надпись над козырьком.
— Я хотела еще купить парную футболку, но не нашла подходящего размера. Но даже с одной только бейсболкой ты уже чуть больше тянешь на «туриста», чем минуту назад. — Эйвери взглянула на его широкие плечи.
Сторонний наблюдатель наверняка бы ничего не заметил, но Мал уже давно ждал какого-нибудь знака и наконец-то дождался. Взгляд, слишком глубокий вдох, стремление не приближаться к нему без лишней необходимости. Пусть во всем этом и нет ничего особенного, но если сложить все фрагменты вместе, то получится совершенно ясная картинка.
— Осталась лишь одна мелочь. Прекрати постоянно мне приказывать.
— Я никогда ничего тебе не приказывал, ты сама всегда решала, что тебе делать. — Мал все еще пристально к ней приглядывался и уловил, как слегка изменилось выражение ее лица.
На мгновение ему показалось, что сейчас она не устоит и изменит своей вечной невозмутимости, а может, даже скажет, что путешествовать вместе намного сложней, чем казалось сначала. Но вместо этого Эйвери лишь улыбнулась:
— Ладно, но тогда ты точно не станешь возражать, что я сяду за руль.
С этими словами Эйвери уже хотела сесть в машину, но Мал поймал ее за руку и притянул к себе. И это легкое прикосновение вдруг пробудило в нем такой мощный отклик, что он сразу же ее отпустил. Но он опоздал. Его тело узнало ее, а знакомый аромат заглушил все мысли. Мал даже забыл, что собирался сказать, не в силах думать ни о чем, кроме всепоглощающего желания.
Ее губы оказались так близко от его, что он чувствовал ее короткое, прерывистое дыхание. Знакомые губы, желанные губы…
На миг их глаза встретились, и Мал уловил в ее взгляде нечто совершенно новое. Она еще никогда так на него не смотрела. Что же это было? Боль? Нет, в ее глазах скрывалось нечто большее, но что? Страдание? Разбитое сердце? Страх? Мал еще ничего не успел понять, а она уже с собой справилась. Такое ощущение, что он случайно заглянул в чужое окно, а перед его носом тут же задернули занавеску, охраняя нечто личное, нечто, что не стоит показывать случайным прохожим.
Эйвери отвела глаза первой:
— Ладно, раз уж ты так настаиваешь, садись за руль сам.
Мал ожидал услышать в ее словах боль и страдание, но вместо этого его ждали лишь скука и легкое удивление. Неужели он ошибся?
— Эйвери…
Не обращая на него внимания, она обошла машину и открыла дверцу.
— Раз уж тебе так нужно доказать, что ты настоящий мужчина, садись за руль, мне не жалко. А может, в придачу еще и загонишь нам на обед антилопу, удавишь гремучую змею голыми руками и сваришь суп из самолично пойманных скорпионов? — Эйвери уселась в машину. — Только веди поживее, ничто не действует мне на нервы так, как излишне аккуратный водитель-мужчина. И поверь, если я начну беситься, ты точно не захочешь оказаться запертым со мной в этой крошечной железной коробке.