Время гарпий
Шрифт:
— А чего ж здесь смешного? — улыбаясь, спросил мальчик. Он хотел спросить ее сурово и холодно, но и его ситуация немного смешила.
— Ну, ты же сам понимаешь, насколько это смешно с самого начала! — расхохоталась Эвриале. — Ой, не могу! Сало, грузин, балет!.. Прости, не могу удержаться!
Прощаясь, она сделала непонятный для него знак часам, пояснив мальчику, что не будет скручивать время назад. Встретились они на рубеже старого и нового года, поэтому неизвестно, как такие временные петли могут отразиться на общем времяисчислении. Ведь это все же не среду вторником подменить. А потом…
— Все! Наши разговоры закончены! — сказал прославленный премьер театра, пытаясь вышибить носком вставленный в проем двери женский ботильон. — Я так с женщинами не поступаю, но ты меня столько раз подставляла, что…
— Коля… Коля, пойми! Нам надо поговорить! — налегая плечом на дверь, тихонько шептала ему Эрато. — Меня же ваша оперная дива попросила!
— Это ваше «Коля-Коля»! Правильно одна женщина в Интернете написала, что такое обращение напоминает, будто вы «пьяного папашку возле кабака встретили»! — отходя от двери, проговорил премьер, поправляя роскошную гриву растрепавшихся волос.
— Вот и о ней нам тоже надо поговорить! — так же тихо ответила Эрато, плотно прикрывая за собой дверь. — Слушай, с тобой в детстве ничего странного не происходило?
— В каком смысле? — удивился премьер ее неожиданному вопросу.
— В прямом! — огрызнулась она. — Ты должен был что-то видеть!
— Так у меня и детства не было, как такового, — попытался свести к шутке ее горячность танцовщик. — Если я еще в школе станцевал балетные вершины вроде «Классического па-де-де» Гзовского и па-де-де из балета «Фестиваль цветов в Джензано» Бурнонвиля, так откуда у меня будет детство? У меня в жизни-то ничего не было, кроме балета.
— Ты знаешь, о чем я! — с нажимом сказала Эрато.
— Постой, а что за допрос? — с прежним недоумением спросил он.
— Так, давай напрямую! Тебе этот стих Горация ничего не напоминает? — спросила она и прочла нараспев несколько строчек, отметив, что танцор явно дернулся на прозвучавшем имени «Мельпомена».
Можно ль меру иль стыд в чувстве знать горестном При утрате такой? Скорбный напев в меня, Мельпомена, вдохни, — ты, кому дал Отец Звонкий голос с кифарою!— Напоминает, конечно! — сказал он тихо. — Напоминает, что были иные времена и совершенно нормальные люди, с нормальным отношением к искусству. Ты-то здесь при чем? Из электронной энциклопедии выписала?
— Коля, у меня нет времени на пустые разговоры и запирательства, — поражаясь его упрямству, ответила Эрато. — Да, я могла тебя где-то подставить, а где-то и предать, суть не в этом.
— А в чем может быть суть, когда человека «где-то подставили, а где-то предали»? Вы так это делаете… странно! Даже не понимая, что никакие разговоры после этого не ведутся, вообще никакие! — сказал он и
— Коля, по моим следам идут гарпии, мне осталось немного, если ты не поможешь, — устало откликнулась Эрато, усаживаясь возле зеркального трюмо. — Всегда знала, что при моей профессии я могу заработать деньги, лишь рискуя душой, работая на грани. А если я ее все-таки потеряю, хоть это будет абсолютно незаметно для других, я денег заработать не смогу. Понимаешь, какая дилемма? Я вообще стану никому неинтересна. Ты ведь и сам видишь, что бездуховный танцовщик — как вареная капуста, он неинтересен. Потому сам своих учеников заставляешь читать, ходить на спектакли, выставки, концерты, жить духовной жизнью. Никогда не ценила в себе эту духовную составляющую, но сейчас оставаться без нее — в мои планы не входит.
— Ну, так об этом надо раньше думать, — рассудительно сказал премьер. — Какойто у нас «душевный» разговор получается. При чем здесь какие-то гарпии? Это такие мифические птицы, которые души в Дантовом Аду истязают?
— Это такие же реальные существа, как мы с тобой! И не делай вид, будто слышишь о них от меня первой! — взорвалась Эрато. — Мне ваша дива, которую я считаю Полигимнией, говорила, что видела их прямо в театре. А одна сидела на плечах отца одной артистки кордебалета. Сам у нее расспроси, я не могу о них говорить. Увидишь их рядом — сам поймешь почему. Господи, у тебя выпить не найдется? Или пойдем куда-нибудь… Не могу больше.
— Мне некогда куда-то идти, а тем более — что-то пить. У меня завтра репетиционный класс с утра до вечера, поэтому… никак! — с наигранной обреченность ответил премьер.
В гримерку внезапно ворвались молодые девушки в балетных трико и стали просить его назавтра пройти с ними первую встречу Жизели. Танцовщик мягко выпроводил девушек за дверь, назначив время в репетиционном зале, вежливо попросив хотя бы стучаться. Со смешками и ужимками девушки посмотрели на Эрато и грациозно вылетели из гримерной, явно ее узнав. Возможно, они и ворвались без стука именно потому, что видели ее в коридоре.
— Вот видишь? — недовольно сказал танцовщик. — Поговорить не дают! Какая мне первая встреча Жизели, если я уже встречался с ней тысячу раз на разных мировых сценах? Меня пора в утиль сдавать, а мне предлагают первый раз с Жизелью встретиться. По-моему, это знак, что нам надо как-то завершать нашу неконструктивную беседу.
— Жаль, я часы Сфейно у Владимирской оставила, а то бы показала тебе, так сразу бы поверил. Там и твой флакон есть, — сказала Эрато. — Мы когда с ней мысленно распределили, кто нынче кто, так твое имя сразу на флаконе Мельпомены проявилось.
— Стоп, ты про что говоришь? — прервал ее премьер, внезапно что-то припоминая. — У меня в детстве был странный сон с часами!
— Это не те! — отмахнулась Эрато. — Это к тебе являлась Эвриале со своими говорящими часиками, страдающими клептоманией и разнузданным поведением. А все твои достижения в качестве воплощения Мельпомены — отражаются на часах ее старшей сестры, Сфейно. Там есть твой флакон, по которому видно, сколько золотого песка у тебя осталось. И песка в твоих пороховницах еще прилично.