Время гарпий
Шрифт:
— Коля, а какая разница? Или ты по своей наивности думаешь, что сюда пустили бы кого-то чужого? — разозлилась Эрато. — Какая разница? Вначале кормились одни, потом пришли другие. Ты заявил, что многие вещи исчезли из исторической части, и вся эта реконструкция выполнена против логики ваших профессий, без учета постановочной деятельности.
— Я все время подчеркивал, что те люди, которые в 2009 году, вот, компания, которая пришла и построила, они не при чем, они строили по тому проекту, который был, — упрямо сказал Николай. — А вот те, кто подписал проект, вот они должны нести большую ответственность за все!
— Ах, какой он умный, — рассмеялась Эрато. — Не трогайте его, он
— А, кстати, я ее же читал! — вспомнил вдруг Николай. — Читал статью про рухнувший аквапарк, она говорила, что за все должны отвечать проектировщики!
— Наверно, она правильно говорила, мне сложно судить, — отмахнулась от него Эрато. — Но здесь не было проектировщиков, одни воры и вандалы. И они чувствуют себя крайне неловко, когда ты требуешь наказать проектировщиков. Всем им сразу хочется наказать тебя! Слушай, а ты как-то это пытался обсуждать внутри театра?
— Конечно! — кивнул премьер. — Я пытался даже говорить об этом с генеральным директором, когда он нам говорил, будто здание — «на стадии проекта». Я еще тогда сказал, что нам надо контролировать все! А он заявил, что над проектом работают профессионалы и будет сделано все хорошо. А два года назад меня пригласили на совещание о начинке репетиционных залов. Я был удивлен, что сам директор меня позвал. Ну, какие-то вещи я этим строителям объяснил. Где обязательно должны быть зеркала, на какой высоте должны быть станки. Они все записывали за мной и многие вещи сделали нормально. Но мы не знали на тот момент, что у нас в потолке будут окна, мы не знали, что они ошибутся с наклоном пола! Понимаешь, у нас же полы с наклоном. Ну, у них должны же быть планы, где должно было быть все это нарисовано… Потом, когда я увидел, что два зала из трех спроектированы так, что в них нельзя выполнять высокие поддержки, потому что…
— Потому что эти два зала устроены на месте бывших раздевалок для кордебалета, — закончила за него Эрато. — И теперь ты не можешь на репетиции поднять партнершу, потому что она ударится в потолок, потому что там идет скос. Сплошные «потому что». Но ты теперь-то понимаешь, что проекта не было? Ты понимаешь, что вначале должна была быть проведена большая проектная работа, а уж потом — рушиться стены, устраиваться окна где попало…
— Понимаешь, у меня есть два метра около зеркала, где я могу носить партнершу на пятачке, а если мне надо пронести ее по диагонали, то я уже это даже порепетировать не могу! — возмутился Николай. — Я, когда это все узнал, прибежал к директору, я ему первому это высказал! Потом, когда еще не были заложены коммуникации, и мы узнали, что гримерные у нас получаются вообще без окон, я говорил, что нам очень важно воздух… От меня отмахивались, как от назойливой мухи, мол, «не это главное»! Главное, конечно, их кабинеты, это я понял. Мне уже объяснили, что у меня плохой характер, что я претендую на какие-то «особые условия», у меня «звездная болезнь». Главное, что я для себя ничего не просил, я ж не прошу для себя лично. Хотя работать в таких условиях невозможно. Но не мне одному! А нашим девочкам каково работать в таких условиях?..
— И раньше основная версия озвучивалась о том, что ты рвешься к власти, а сейчас она вообще станет основной, — ответила Эрато. — Руководство театра сразу же после твоих выступлений заявило, что ты претендовал на пост главного по балету, но тебе его не дали. Вот ты обиделся и начал войну.
—
— Слушай, Коля, посмотри, что у тебя за дверью? — шепотом сказала ему Эрато. — Я больше не могу, мне страшно! Мне надо выбираться… посмотри, кто там скребется!
— Да никто у нас не… скребется, — ответил Николай, распахивая дверь перед пресс-секретарем театра Никифоровой, глядевшей на него искоса, как-то неестественно выгнув голову набок. — Здравствуйте, какая неожиданность!
От растерянности он даже не сумел придать голосу соответствующую язвительность. Никифорова напирала на него плечом, явно желая ворваться в гримуборную.
— Мне сказали, у вас журналистка с телевидения, — каким-то глухим изменившимся голосом прошипела пресс-секретарь. — Вы ведь знаете, что не имеете права давать интервью без согласования с пресс-службой театра…
— Чтобы вы в мое интервью всякие гадости вставили, — прокряхтел Николай, стараясь выдавить рвавшуюся в каморку Никифорову. — Да что же вы, в самом деле? У нас личный разговор, мы к знакомым на день рождение собираемся!
— Пусти! — вдруг совершенно чужим голосом рявкнула Никифорова, и от неожиданности Николай выпустил удерживаемую дверь.
Он обернулся в сторону Эрато и удивился ее поведению еще больше, чем натиску пресс-секретаря. Журналистка залезла на стул, выставив его вплотную к зеркалу, явно намереваясь забраться на крошечный столик перед ним. Одной рукой она прижимала к себе сумку с ноутбуком, а другой тыкала к Никифорову большой массажной щеткой.
— Уйди, Окипета, лучше уйди! Час Либитины настал, это не твое время! — заорала на пресс-секретаря не своим голосом журналистка.
Николай поймал себя на мысли, что толком никогда не задумывался, кто это у них работает пресс-секретарем. Как-то он услыхал ворчание их оперной дивы про Никифорову — «медвежья лапа», но переспрашивать не стал. Где-то в ее интервью читал, что она не смогла закончить детскую музыкальную школу по классу баяна, но музыку любит страстно. Тогда он подумал, что примадонна имеет в виду полное отсутствие у Никифоровой музыкального слуха, — от поговорки «медведь на ухо наступил».
Он понимал, конечно, что Никифорова в театре человек неслучайный, взяли ее не за талант или профессионализм. Но никогда раньше не замечал ее тяжелой поступи, от которой трещал дешевый ламинат на полу его каморки. Руки у нее были плотно прижаты к туловищу, а голова неестественно вывернута так, будто она хищно высматривала что-то у ног не на шутку перепуганной Эрато.
— Девочки, вы что это? — беспомощно развел он руками. — Девочки, давайте мирно обсудим наши проблемы…
— Заткниссь! — прошипела пресс-секретарь, пытаясь боком подобраться к скулившей на одной противной ноте журналистке. — Дойдет и до тебя очередь, заткнисссь!
— Вот пусть сейчас лучше до меня очередь дойдет, — решительно ответил Николай, — а сейчас мы будем с прессой вести себя по-балетному! Не забывайте, что вы пресс-секретарь, а не…
Тут он бросил взгляд в зеркало, к которому прижималась Эрато, сбросив коробку с артистическим гримом на пол. За ее спиной, в зеркальном отражении он увидел смутные очертания Никифоровой, но именно такой, какой она всегда ему казалась, когда откровенно гадила в печати, перевирая восторженные отклики в английской и французской прессе.