Время гарпий
Шрифт:
Они не заметили, как прошли три остановки, а потом посадили на трамвай старика, рассказавшего им всю свою жизнь. По пути он выслушал много ценных советов, как ему наладить отношения с дочерьми и внуками без его драгоценной шалавы. Пока трамвай не отошел, они махали ему руками, и Анна невероятно злилась на эту особенность прогулок с мадам Огурцовой, когда приходилось кого-то провожать на автобус или вообще переться с сумками до вокзала, обливаясь слезами над рассказом о военном детстве очередного случайного прохожего.
— Что поделаешь, они все рассказывают мне свою жизнь, им это почему-то очень
— Вам надо с них деньги за это брать, почасовые, — говорила ей Анна с раздражением.
— Нет, мне надо восстановить другой механизм. Как-то надо научиться брать деньги с них за их же истории, но уже рассказанные для всех, — отмахивалась мадам Огурцова. — Они хорошо знают, что это их единственный способ «вписаться в человеческую цивилизацию».
Каллиопе вынесли приговор заплатить двадцать тысяч рублей за некое экстремистское «преступление против государственного строя». На пяти страницах приговора перечислялось, сколько следственных мероприятий пришло провести, сколько заслушать свидетелей, никто из которых, кроме следователей и экспертов в блоге «Огурцова на линии» лично не бывал, чтобы выявить это тщательно скрываемое «преступление», совершенное «в отношении неустановленного круга лиц» и направленное против государственного строя. А на шестой страничке сообщалось, что раз при этом Каллиопа потеряла здоровье, а само «преступление» — является «преступлением небольшой тяжести», то она приговаривается к штрафу в двадцать тысяч рублей, что в пять раз меньше минимального штрафа, предусмотренного инкриминируемой ей статьей.
После вынесения приговора судья пригласил Каллиопу к себе в кабинет на разговор.
— Видите… не все в наших силах! — с тяжелым вздохом сказан он, не решаясь высказаться по существу.
— Вижу, ага, — зло ответила Каллиопа. — Спасибо вам огромное, что не издевались еще!
— Спасибо вам, что хоть оценили, — с печальной ехидцей ответил судья.
— Конечно, могли бы вдоволь удовлетворить садистские наклонности, — язвительно ответила Каллиопа.
— Я вам с адвокатом ссориться не советую! — сказал судья про адвоката, весь процесс вымогавшего деньги, никак не проявившего себя в защите, абсолютно не готовившегося к процессу, да вдобавок даже не явившегося на оглашение приговора.
Половину судебных заседаний Каллиопа с Анной сидели на лавочке перед зданием суда, пока ее адвокат вместе с прокурором и судьей гоняли чаи в кабинете судьи, готовя таким образом Каллиопу к обвинительному характеру приговора. Адвокат, проникнувшийся собственной значимостью, до такой степени уверился в какойто незаменимости, что начал ходить по коридорам суда, громко приставая с разговорами к знакомым, с хохотом рассказывая о перипетиях дела «одной экстремистки», в котором принимал участие в качестве защитника. После скандала, устроенного им на вахте, когда он не захотел раскрыть портфель перед судебными приставами, судья был вынужден сделать ему замечание, после чего он начал опаздывать на каждое
Само «замечание» судьи было достаточно своеобразным. Он поинтересовался у Каллиопы, кто ей посоветовал добровольно согласиться на психолого-психиатрическую экспертизу. Пожав плечами, она ответила, что ей все объяснил ее адвокат. Она увидела, что ее адвокат при этом дернулся, будто ужаленный и с удивлением посмотрела на него. Тогда судья добил ее вопросом: «А потом, на тех судах, вы разве не поняли, что в результате вам все равно пришлось отбиваться от стационарной экспертизы? И это было сложнее с заключение экспертов на руках, чем без него? Садитесь!»
Каллиопа с потемневшим лицом села, не глядя на адвоката и не слушая, что он пытался сказать в свое оправдание, не реагируя на его пинки коленкой под столом. Судья был вынужден прервать заседания на неделю, понимая, что ни с кем из них она раньше не заговорит.
— Ваш адвокат всех нас устраивает, — откровенно сказал судья, напирая на слове «нас», стараясь не смотреть ей в лицо. — И кассационную жалобу я вам писать не советую, это бесполезно.
— Я вас тоже отлично понимаю, — ответила Каллиопа. — Но ведь вашей целью является вынести мне запрет на профессию. Боюсь, мне такой адвокат просто не по карману. Да и осточертело его по часу перед каждым заседанием разыскивать.
— Да понимаю я все! — оборвал ее судья. — Но и вы поймите…
— Вот и отлично, что мы так хорошо понимаем друг друга! Всего доброго! — сказала Каллиопа и вышла из кабинета.
Когда они с Анной свернули в глухой неосвещенный аппендикс коридора перед общим холлом районного суда, их нагнала приятная улыбчивая секретарь суда. Схватив Каллиопу за локоть она задержала ее в коридорчике, явно зная, что на этом глухом участке их разговор не будет записан.
— Послушайте, зачем вы так? — спросила она Каллиопу чуть не со слезами. Анна подумала, что еще им не хватало услышать рассказ о трудном детстве и неудачном замужестве этой дамочки.
— Они уже были… у него? — догадалась Каллиопа.
— Приходили за вашим приговором, как генерал в город пожаловал, — прошептала сквозь слезы секретарь суда. — Мужчина в белом костюме и странная женщина в черном. Сделайте, что-нибудь?
— Женщину вы вообще видеть не должны были, — задумчиво сказала Каллиопа. — Но вы тоже решили мило устроиться! И рыбку съесть, и кое-куда пристроиться! Я-то сейчас при чем? Я должна за вас драться, когда вы такое сделали? Так вот зачем меня судья вызывал…
— У вас такое мягкий приговор, вы же должны были оценить, — жалобно сказала женщина. — Вы же понимаете, что по такой статье, как этот закон написан, с вами можно было сделать что угодно.
— Как и со всеми, — уточнила Каллиопа. — Но вы для «отработки законодательства» выбрали единственного человека, кто мог вас защитить от этих ваших посетителей. Вы признали меня виновной, заставив ответить за каждое слово и заплатить кровью. А вам известно, что следователи врывались ко мне в больничную палату женского отделения и требовали снять трусы и показать прокладку?