Время и относительность

Ньюман Ким

Дедушка всё время с ней возится. Пытается замести наши следы.

Холоднее всего рядом с Будкой. Свалка – просто ледяной грот. Пожалуй, это даже красиво. Сверкает белым и голубым светом, преломляющимся в перламутровых льдинах, а за полупрозрачным толстым слоем льда угадываются размытые формы погребённого под ним металлолома.

Ранним вечером, послушав по радио хит-парад Алана «Флафа» Фримана (на первом месте группа «Shadows» с композицией «Foot Tapper» – фу!), я пошла искать дедушку. Его не было ни в лаборатории, ни в отсеке управления.

Вдали от нагревателя, стоящего в моей комнате, так холодно,

что у меня изо рта идёт пар. Я пошла на холод, и оказалась возле двери, которая была не закрыта. Я выглянула за неё. Из дедушкиной лаборатории в дверь выходили толстые кабели, так что я знала, что он экспериментирует где-то рядом.

Я похолодела не только от температуры. Во дворе свалки дедушка с кем-то разговаривал. В щель мне было видно дедушку (одетого в русскую меховую шапку и шерстяное пальто), в руках у него был не то большой мегафон, не то небольшая «тарелка» телескопа с торчащей из центра кристаллической нитью.

Я могла расслышать только отдельные фразы. Я не могла понять, разговаривает ли он с кем-то, или же просто бурчит себе под нос.

«... узурпация ... отвратительные захватчики ... первый жилец? ... станет холоднее, конечно... большой шар разумного льда...»

Он действительно разговаривал с кем-то. Я видела, что он слушает и кивает, но не могла расслышать другой голос, а только странный звук, словно кубики льда тарахтят.

Я узнала шёпот. Присутствие, которое я почувствовала вчера. Как же я сразу не догадалась, что дедушка его тоже почувствует и предпримет шаги для установления контакта!

Он часто говорит, что Земля – это не то место, куда отправишься искать хорошего собеседника.

Дедушка смотрел на того, с кем он разговаривал. Он указал на свой аппарат.

Я рискнула приоткрыть дверь немного сильнее.

Рядом с дедушкой никого не было, но он стоял перед стеной блестящего, подвижного льда. Внутри него были какие-то фигуры, похожие на тех первобытных людей, которых иногда находят в ледниках. Фигуры не двигались, двигался лёд. Его поверхность менялась, но не была жидкой.

Вчера вечером мне показалось, что во льду были глаза. А теперь там были и лица.

– Так, значит, вы хотите избавиться от этих паразитов, – сказал дедушка. – И как эти паразиты себя называют? Человеками? Ну, для вселенной это не большая потеря. Право первого в данном случае явно на вашей стороне. Посмотрим, что можно сделать, мой дорогой друг. Сожалею, что доставил вам неудобство. Мне абсолютно не следует вам мешать, что вы, что вы.

Я закрыла дверь, придавив кабель.

Мои сердца сильно стучали.

Позже...

Зашёл дедушка. Он ничего мне не сказал.

Я переживаю о нём. Я переживаю о том, почему мы здесь, что мы можем сделать. Я больше похожа на него, чем на них, на людей, которых он назвал «паразитами».

Может быть, я как-то и смогла влиться в их общество, но это лишь притворство. Я не с Земли. Как Мекон.

Единственный, кому я об этом рассказала – Малколм, потому что он всё воспринимает как волшебную сказку. Вчера он спросил меня, не придёт ли Дед Мороз ещё и на Пасху, раз снег до сих пор не сошёл. Он думает, что в телевизорах живут маленькие люди, которыми правят бестелесные

головы, называемые Дикторами. Я рассказывала ему о других планетах, о других местах. Когда он вырастет, он будет думать, что я ему просто сказки рассказывала.

От этого мне грустно.

Человеческие существа – люди – инопланетяне. Односердечники, которые мчатся по своей жизни, быстро растут и стареют, никогда не меняют свои лица.

Но они не паразиты. Это их дом, а мы у них в гостях. Нас сюда не приглашали.

Борясь с болью в голове, я думаю, что мы сбежали из Школы. Там, откуда мы родом, Учителя на нас злятся.

Я могу обойти эту боль. Есть способ вспомнить всё без неё – думать эквивалентами. Пока я представляю себе то, что скрывает туман моего сознания, в терминах того, что есть Здесь и Сейчас, я могу вспоминать Дом.

За постоянные пререкания на уроках Учитель захотел наказать дедушку миллионом «строк» и «палок». Дедушка взял школьное имущество (Будку) без разрешения Завхоза, и прогулял Двойную Географию, уговорив меня не пойти на «Игры», а отправиться с ним как бы на каникулы. Мы вышли за территорию Школы, и Школьный Надзиратель нас разыскивает. Мы нарушали правила на полную катушку: курили за сараями, бегали по коридорам, воровали в школьном буфете, смеялись во время Собрания, одевались не по форме.

Если нас вернут в Школу, то будет не просто Наказание.

Осталось только одно правило, которое дедушка ещё не нарушал. Большое, определяющее правило, которое зашито в его (мой?) мозг так же глубоко, как импульсы, которые заставляют лёгкие дышать, а сердца биться. Главное правило гласит, что нам нельзя вмешиваться. Мы живём за пределами пространства и времени, заглядываем в них, наблюдаем, замечаем, проявляем академический интерес. Но мы не вмешиваемся. Теория под этим такая: это не наше дело. Нас не в чем обвинить, нас не за что похвалить. Мы знаем всё, но не влияем ни на что.

Вот, я могу признать: я бунтарка. Как Артур Ситон. Как Лоуренс Аравийский. Мне кажется, что я вообще не верю в правила. Даже... нет, особенно в основное. Я считаю, что вмешиваться – это обязанность. Я хочу быть частью пространства и времени. Когда мы покинули Дом, машины в Будке ожили: часы начали отсчитывать секунды, одометры – мили. Их там разметил дедушка, хотя пока мы не сбежали, в них не было смысла. Дом не то место, где что-либо происходит. Пространство там было похоже на внутренность Будки: если бы вы взялись измерять всю вселенную, то пространство Дома осталось бы неучтённым. Когда мы сбежали, мы возникли в бытие, вошли в непрерывный поток, который течёт из прошлого в будущее, вышли из Будки и стали размерными.