Шрифт:
Внимание! Данный текст написан и опубликован с ведома и разрешения Сергея Лукьяненко, автора мира Дозоров
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
Владимир Васильев
Время инверсий
Пролог
Воздух над городом завис душный и тягучий, Николаев изнывал под прессом жаркого июля, но Шведу после тропиков и экваториальных портов было даже слегка прохладно. Воистину – все познается в сравнении, в том числе и комфортная температура.
Он отсутствовал
Он выпал из привычной жизни на два с лишним года, и это было замечательное время.
Но все когда-нибудь заканчивается.
Швед вышел из маршрутки на углу Октябрьского проспекта и улицы Васляева. Район детства и юности. В этот кинотеатр бегали с друзьями на утренние сеансы; потом, когда подросли, ходили на вечерние. Вон в том книжном шерстили обменный и макулатурный отделы в поисках редких изданий «рамочки», любых Стругацких и фантастики в целом. Сюда вот многажды заглядывал, когда родители посылали за хлебом, только вместо советского продуктового магазина на углу теперь образовался салон красоты. Впереди по Васляева (тогда еще Театральной) стоит родная школа, в которой грыз разнообразные науки от звонка до звонка десять лет, а напротив стадион, где знакома каждая кочка, а каждая штанга обоих ворот неоднократно бита упрямым мячом. А чуть дальше – дворец спорта «Заря», там Швед еще в дофутбольные времена даже велоспортом и плаванием умудрился позаниматься.
В свое время Швед очень удивился, когда узнал, что офис николаевского Дневного Дозора расположен непосредственно за забором его родной школы, только не со стороны парадного входа, а со стороны черного. Принято было считать, что в неприметном трехэтажном здании около школы расположен архив. Швед никогда не интересовался – архив чего, собственно? И никто не интересовался. Это был просто абстрактный «архив», и, невзирая на то, что перемахнуть через школьный забор было проще простого (почти по всему периметру и лазили все десять лет), никаких особых игрищ на территории архива Швед припомнить не мог, хотя пару раз туда таки забирались, было дело. Между зданием и забором росли платаны и крупнолистные акации, под ними царили сумрак и прохлада даже ярким летним полднем – это все, что запомнилось Шведу с тех давних детских визитов на территорию, которую вроде бы никто не объявлял запретной, но куда тем не менее практически не вторгались вездесущие школьники.
У чуть покосившихся решетчатых, крашенных в зеленый цвет ворот Швед остановился и озадаченно поглядел на небольшой китайский навесной замок, на который оказалась заперта калитка.
Сроду никто эту калитку не запирал.
Швед с опаской подергал за металлические прутья – таки да, заперто.
Взглянул на входную дверь в здание – тоже закрыта, и вроде бы какое-то объявление к ней пришпилено, но от калитки, естественно, его не прочтешь.
Воровато зыркнув направо-налево (прохожих поблизости, к счастью, не случилось), он прошел сквозь решетку, словно киношный Терминатор.
«Дожились, –
Объявление на двери гласило: «Архив закрыт на неопределенный срок».
И все, больше ни словечка.
Пришлось глянуть из Сумрака – так и есть, помимо текста еще и личная печать Исы, заместителя, но объяснений никаких. Ну и вместо «архив» читалось, естественно, «офис».
«Ну, я вам устрою!» – подумал Швед сердито.
Расслабились, работнички. Откровенно забили на работу. Небось по морям прохлаждаются.
«А сам-то?» – ехидно поинтересовался внутренний голос, который обычно принято именовать совестью.
«Я давно готовился! – сам себе ответил Швед, отчетливо сознавая, что оправдывается. – И дела загодя подтянул, должны были без меня справиться!»
Швед скорбно вздохнул и уже приготовился было пройти и сквозь двери тоже, потому что ключа от офиса он не то что никогда не имел, но даже никогда и не видел.
И вдруг дверь открылась.
Сначала Шведу показалось, что сама собой, но в следующее мгновение в полумраке за порогом он разглядел фигуру в сером балахоне.
Швед невольно напрягся.
«Инквизитор, что ли?» – подумал он, словно существовали еще какие-нибудь варианты.
– Входи, Темный! – произнес Инквизитор неожиданно высоким голосом, а еще секундой позже Швед понял, что это не Инквизитор, а Инквизиторша. Голос показался смутно знакомым, Швед определенно его уже когда-то слышал.
Фигура в балахоне отступила в глубь помещения, в небольшой холл, где, по идее, полагалось находиться дежурным.
Швед вошел. Дверь за его спиной с легким стуком захлопнулась.
– Поднимайся к себе, там ждут, – сказала Инквизиторша и призывно качнула головой в сторону лестницы.
Швед не заставил себя упрашивать. Инквизиторшу он так и не узнал.
Перед дверью в собственный кабинет Швед на миг замешкался, но вовсе не от нерешительности. Он не входил сюда больше двух лет. И сейчас внезапно осознал: он не чувствует, что вернулся домой. Кабинет казался чужим – возможно, из-за присутствия Инквизиторов?
Вздохнув, Швед отогнал некстати нахлынувшие мысли и толкнул далеко не парадную дверь – на ней не было никаких табличек; краска местами потрескалась, а кое-где и вовсе облупилась, да и вообще дверь уместнее смотрелась бы в каком-нибудь заштатном совдеповском учреждении, нежели в офисе Дневного Дозора полумиллионного города, да еще в кабинете формального главы. Да что говорить – прямиком из совдеповского архива эта дверь и прорвалась в двадцать первый век, даром что с какого-то момента в учреждении стали хозяйничать не люди, а Темные Иные. Советскую власть Швед прекрасно помнил, поскольку при ней родился, вырос и окончил школу. Начало хозяйствования Темных – нет, потому что произошло это до его инициации и даже до рождения.
Швед не смог прощупать кабинет из коридора, поэтому понятия не имел, кто ждет его внутри. Разумеется, Инквизиторы, но сколько их и кто именно – неясно. Без сомнений, при них какие-то блокирующие магию амулеты, эта публика обычно подобными штучками охотно пользуется.
Инквизиторов было трое. Один сидел в новом любимом кресле Шведа (старое любимое находилось дома), второй стоял у окна и пялился на пышные ветви платана, почти достигающие стекол, третий рассеянно листал какую-то книгу у шкафа. Когда Швед вошел, ни один из них не повернул головы, капюшоны все так же оставались надвинутыми на самые брови, под ними царил сумрак – обычный, – и лиц разглядеть было невозможно.