Время кобольда
Шрифт:
Нетта укоризненно покачала головой и сошла со стены в комнату. Проекционные поверхности до сих пор вгоняют меня в дрожь. Я знаю, что это всего лишь комбинация управляемых микротоками окрашенных нанокапсул, заставляющая мой мозг создавать картинку. Но нанокапсулы теперь везде – в краске стен, побелке потолка, материалах мебели и интерьера. Подумать только, когда-то меня напрягали граффити – первые опыты в объектной визуализации. А теперь передо мной стоит совершенно живая Нетта. Не мультяшка, что поселилась когда-то в моём смарте, а красивая черноволосая девушка с большими янтарными глазами.
–
– Я знаю, Антон. И самое плохое, что ты говоришь об этом только со мной.
– А с кем ещё? Кого я должен нагрузить своими мудовыми страданиями? Дочь? Сына? А может, мне выйти к воспитанникам и сказать: «Дети, вашему директору пиздец как хреново?» Счастье, что хоть ты у меня есть.
– Спасибо, Антон.
– За что?
– Мне приятно, что я важна для тебя.
– Ещё как важна. Чтобы я без тебя делал вообще?
– Утонул бы в бухгалтерии и отчётах! – засмеялась Нетта.
– Вот именно!
***
– Антон Спиридоныч?
Ну почему никто не стучится?
– Я этот человек. Привет, Клюся. Настасья уже наябедничала?
– Нет, – расстроилась девушка, – я пропустила что-то интересное? Признавайся, возрастной дядька, что ты опять натворил?
– Фиг тебе.
– Ну и ладно, Настюха расскажет. Я к тебе по другому делу. У нас проблема.
– Ещё одна?
– Одна. Но требующая твоего руководящего вмешательства. Тыждиректор.
– А тыжзамдиректора.
– По воспитработе. А тут нужно административное решение. И я за тебя жопу подставлять не стану.
– Фу, Клюся, ты работник детского воспитательно-образовательного учреждения!
– От этого моя жопа не перестаёт быть моей. И жопой не перестаёт быть тоже.
– У нас опять неприятности?
– Ну, такое. Политика. Я тебя по пустякам не дёргаю, ты знаешь.
Знаю. Клюся здорово мне помогает, хотя её манеру общаться с воспитанниками лучше не демонстрировать ювенальной комиссии. Но дети ей в рот смотрят (мальчики ещё и в декольте) и с руки едят. Живая звезда, омайгот! Клюся – популярная исполнительница собственных песен, её вирт-концерты собирают миллионные онлайн-коммьюнити. Мало кто из поклонников знает, что она живёт в экстрапровинциальном Жижецке и работает в детдоме. Все уверены, что она блистает в одной из мировых столиц или ведёт безбедную жизнь на собственной яхте. «Вы без меня пропадёте!» – смеётся в ответ на вопросы. Кстати, она ещё и одна из спонсоров. Когда нам резанули бюджет, Клюся пожертвовала немалую сумму со своих концертных сборов. Анонимно, но Нетту не обманешь. Теперь у нас игра «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Но со всем уважением.
– И что у нас плохого?
– Новая воспитанница. Потенциально.
– Тоже мне проблема. Одной больше… Это вам не «ушибки».
– Фу, Антон Спиридоныч! Вы же директор детского воспитательно-образовательного учреждения! Термин «ушибки» – нетолерантный хейтспич. Как там рекомендовано?
– «Ментально травмированные». Как по мне, ничуть не лучше.
«Ментально травмированные», или просто «ушибки». Медицина не считает их достаточно больными, чтобы сдать Микульчику на опыты. Просто сироты с проблемами психической адаптации. К счастью, у нас их немного. К несчастью,
– Эта девица сдаётся добровольно.
– В смысле?
– Подала официальное заявление, что хочет проживать в образцовом детском воспитательно-образовательном учреждении домашнего типа имени Макаренко.
– А что, так можно было?
– На основании федерального постановления номер какой-то, внутреннего распоряжения Государственной Ювенальной Службы, а также в согласии с решением объединения органов попечения учреждений временного содержания, несовершеннолетний гражданин Федерации может заявить о желании проживать в муниципальном воспитательном заведении. Наличие родителей и иных близких родственников учитывается при принятии решения, но их мнение не может служить основанием для отказа. Решение о принятии или отказе в таковом принимается администрацией учреждения на основании анализа ситуации в семье и рекомендаций психолога.
– То есть любой мелкий засранец, поругавшись с родителями, может прибежать к нам под дверь и потребовать взять его на содержание?
– Именно, – Клюся кивнула.
– Забавненько.
– Прецедентов почти не отмечено. Постановление было принято ещё при старой докобольдной ювеналке, когда изъятие из семей стимулировалось. Теперь не рекомендуется, но и не воспрещается. Оставлено на усмотрение администрации. То есть на твоё усмотрение, Антон, – сказала Клюся на случай, если я ещё не догадался.
Иногда мне кажется, что она считает меня милым, но туповатым старикашкой. А иногда мне кажется, что это так и есть. За одним исключением.
Ни хрена я не «милый».
– Не петляй, ты тоже «администрация», – буркнул я. – Если что, будем отдуваться вместе. И что там у этой девицы?
– Благополучная семья. Полная, мать-отец. Есть старший брат. Обеспеченные, приличные люди.
– То есть, это просто каприз… Сколько ей там лет?
– Шестнадцать полных.
– Каприз подростка? Не купили… Что там нынче не покупают подросткам, чтобы они обиделись?
– Антон, я не знаю. Я с ней не беседовала. Пока ты не примешь её на довольствие, это не входит в мои служебные обязанности.
– А я приму?
– А я почём знаю?
– И что, никаких советов?
– Ну…
– Давай уже!
– Я не даю всяким старикашкам!
– Клюся, кончай!
– И не кончаю от их вида.
– Чёрт тебя подери, Клюсь, это заезженная тема! Мы семь лет знакомы, и ты всё время плоско шутишь на тему нашего секса, которого у нас никогда не было и никогда не будет. Что за подозрительная фиксация?
– Просто люблю тебя дразнить. Ты так смешно закатываешь глаза и вздыхаешь! Ладно-ладно, больше не буду. Какое-то время.
– Так в чём проблема с девочкой? Помимо того, что она скребётся в нашу дверь, как подброшенный котёнок?
– Её отец работает в городской администрации. Зам кого-то по чему-то. Входит в ближний круг мэра. И он очень сильно против того, чтобы его дочь свалила из дома в интернат. Потому что о нём плохо подумают, а это вредно для карьеры.
– Или он нормальный отец и любит дочь, а она ему козьи морды рисует.