Время красного дракона

Машковцев Владилен Иванович

В газете, кстати, была опубликована одна статейка Порошина, в которой он критиковал руководителей предприятий за то, что они свое разгильдяйство, нарушения техники безопасности, аварии, гибель рабочих на производстве сваливают часто на деятельность мифических вредителей. Лопнул старый, вовремя не проверенный трос — разбился в упавшей люльке монтажник... Ну, конечно, враги народа подпилили трос! Девушку убило оголенным электропроводом: вредители! Пусть их ищет НКВД! Десятки, сотни таких случаев.

Прокурору Соронину статейка Порошина не понравилась:

— Выступление ваше в газете демобилизует органы госбезопасности, социалистическую бдительность. По-вашему получается, что врагов народа почти нет.

И вдруг за эту скромную публикацию Завенягин вручает Порошину дорогой подарок — часы. В часах Аркадий Иванович не

нуждался, у него свои были получше — золотые, швейцарские — подарок от отца. Поэтому часы, полученные в редакции газеты, Порошин подарил Фроське. Счастье падало на Фросю со всех сторон. Бабка подарила корыто, на котором можно было летать. Спецпереселенцы отдали почти задарма панталоны императрицы. Вот и часики привалили подарочком. А уж про жениха и говорить нечего: заместитель начальника НКВД, в кожаной куртке, с наганом!

Цветь шестая

Коттедж Авраамия Павловича Завенягина, расположенный на пологом прихолмье горы Магнитной, не отличался особо от соседних особняков в поселке с романтичным названием — Березки. Здесь жили иностранные специалисты, крупные руководители, начальники цехов, инженеры. Дом, выделенный для прокурора и начальника милиции, был запроектирован для жизни двух семей: с разными входами и даже разделенными садовыми участками. Прокуроро-милицейский вертеп и особняк директора завода находились поблизости и охранялись одним постовым. Охрана была бы не нужна, никто на высокое начальство не покушался, но обокрасть могли. Эпидемия воровства захлестнула страну с началом коллективизации. Государство реквизировало сначала собственность дворян, капиталистов, купцов, церковников, управленцев, интеллигенции под революционным лозунгом «Грабь награбленное!» Грабили казаков, крестьян, нэпманов. Все разделили, все дворцы заняли, все погреба обшарпали. Бежавшие от коллективизации крестьяне шли на великие стройки социализма, становились как бы рабочими. Но ограбленные и униженные, они сами с легкостью воровали, тащили все, что лежит плохо. На стройке крали цемент и доски, гвозди и лопаты, топоры и кувалды. На заводе тащили — трубы, швеллеры, бронзовые подшипники, поршни, кокс, гаечные ключи, напильники, электролампочки. В учреждениях пропадали шапки, одежда, в конторах — бумага, карандаши, пишущие машинки. Россия превратилась в страну сплошных воров. Одни крали от нищеты и голода, другие не теряли возможности стать хоть чуточку обеспеченнее. А многие приносили домой то, что не могло никогда сгодиться. Татарин Ахмет променял за стакан махорки микрометр, украденный в инструментальном цехе. А для чего взял этот микрометр старик, продававший табак? Неужели для измерения толщины своего седого волоса? Уборщица в токарном цехе стырила штангель. Нищий, похожий на Ленина, укатил с территории завода бочку солидола. Возможно, будет намазывать на хлеб вместо сливочного масла. Цыгане были самыми разумными людьми: они похищали рельсы, продавали их вместо балок для перекрытия погребов и землянок.

Правительство с каждым годом ужесточало законы. За пучок собранных на пустом поле хлебных колосков расстреливали двенадцатилетних, опухших от голода казачат и крестьянских мальчишек, почерневших баб и стариков. По деревням прокатилось одичание и людоедство. Слава богу, в городах и на стройках такой голодухи, безумия и жестокости не было. Но духовное поле человеческих отношений, нравственности не имели отличий и в городе, и в деревне.

* * *

Порошин вышел из бренчащего трамвая, направился по улочке к особняку Завенягина. День был воскресным, но отдыхать не пришлось. В НКВД выходных дней и отпусков не было уже два года. Начальство, правда, изредка позволяло себе расслабиться, отдохнуть, погулять. Но на заместителей начальника милиции это исключение не распространялось. Порошин шел в особняк директора завода не к Завенягину, а к Придорогину. Аркадий Иванович позвонил своему шефу, но его дома не оказалось. Домработница объяснила:

— Сан Николаич ушли к Авраму Палычу. Они там яблоньки садют, дерева. И прокурор Соронин тамо.

Настроение у Порошина было паршивым. Предстояло срочное вскрытие могилы, эксгумация трупа. Привыкнуть к этому невозможно. Он уже представлял, как его будет тошнить от смрада разложившегося трупа. Но такова уж работа, профессия. В то

же время светилось и чувство удовлетворения: он узнал, где находится тело исчезнувшей из морга старухи. Надо было лишь получить право на арест старика Меркульева Ивана Ивановича, провести обыск и вскрыть могилу. Но Меркульев — герой гражданской войны, орденоносец, воевал в отряде Каширина, награжден именным оружием, любимец Блюхера. У него дома в гостях бывали и секретарь горкома партии Ломинадзе, и Завенягин, и Орджоникидзе. Писатели к нему наезжали — Аркадий Гайдар, Виктор Шкловский, Николай Богданов, Лидия Сейфуллина. Однако авторитет и заслуги не избавляют человека от подчинения законам, ответственности. Деда надо было арестовать хотя бы на несколько дней, для допросов, выяснения некоторых обстоятельств.

Сторож морга признался, что вечером, перед тем, как исчез труп, к нему приходил дед Меркульев с литром самогонки. Патологоанатом тоже дал правдивые показания: вскрытие трупа он не производил. Акт о вскрытии подписал, поступая так часто. Родственники умерших обычно возражают, не соглашаются на вскрытие тел, усматривая в том кощунство. Да и приплачивают патологоанатому за попущения: крупой, салом, картошкой, а то и деньжонками.

Проворным оказался и ушастый осведомитель Мордехай Шмель. Выполняя поручение Порошина, он обнаружил на кладбище рядом с прежними захоронениями из рода Меркульевых — свежий могильный холм с деревянным крестом. Сержант Матафонов уже провел предварительный допрос. Дед Меркульев признался, что похоронил свою старуху. Тайна превратилась в обычный пшик, в провинциальную трагикомедию. Оставалось еще нелепое заявление Шмеля, будто дед Меркульев спрятал в могиле вместе с похороненной старухой двенадцать бочат золота, двадцать — серебра и старинный кувшин с драгоценными камнями, кольцами, серьгами.

Порошин позабавился в разговоре с бригадмильцем:

— Дорогой Мордехай, докладная осведомителя должна быть четким документом, а не литературным произведением. Надо кратко и доказательно указывать источники своих утверждений: свидетелей, детали, конкретные наблюдения, факты, высказывания лиц. Вы же просто и без оснований заявили, будто в могиле — золото, серебро, кувшин с драгоценными камнями. Откуда вы все это почерпнули? Из русских народных сказок?

Шмель объяснил:

— За иконой, на божничке, лежит у Меркульевых самописная старинная книжица. Как я понял, это летопись, начатая каким-то священником — отцом Лаврентием еще в 1612 году. Там записи и других лиц — Бориса Машковца, какого-то Ермошки, Федоса Меркульева. Упомянуты — Коровины, Телегины, Хорунжонкины, Починские, Яковлевы... Из книжицы и следует, что яицкие казаки, еще до возникновения оренбургского казачества, спрятали у Магнитной горы войсковую казну.

Порошин весьма смутно представлял, когда возникло яицкое и оренбургское казачество. Байки о кладах его вообще не интересовали. Как-то несерьезно на фоне строительства металлургического завода думать о войсковой казне казаков семнадцатого века.

— Как вам, Шмель, удалось ознакомиться с летописной книжицей? — поинтересовался Порошин.

— Так я же часто бываю у Меркульевых, готовлю вашу Фросю к поступлению в институт.

— Мою Фросю? — изумился Порошин. — Какое она имеет отношение к Меркульевым?

— Простите, Аркадий Иванович, но ведь по деду и бабке ваша Фрося — Меркульева! Она же внучка той старухи, которую вы разыскиваете.

У Порошина в глазах потемнело, лицо покрылось красными пятнами. Господи! Какой же он сыщик? С девчонкой дружит, полюбил ее. И ничего почти не знает о ней. Да, Фрося живет в общежитии. Но ведь устроилась она туда, чтобы к работе поближе быть. А родственники у нее в станице. Знал Порошин, что есть какие-то родичи у Фроси в старом поселке. Да не удосужился познакомиться с ними. А теперь вот пакость возникает: в канун свадьбы, женитьбы на Фросе, надо арестовать ее родственников.

Порошин решил не огорчать Фроську, не говорить, что у ее деда проведут обыск, вскроют могилу бабки. В конце концов, обыск ведь проведут для формальности. Деда дня через три-четыре отпустят. А могилу зароют, составив акт, что гражданка Меркульева не исчезла, а умерла. И все закончится хорошо. Потом будет свадьба. Виктор Калмыков и Эмма Беккер тоже поженятся. За одним столом погуляем. Придорогин обещает отпуск для медового месяца. Все счастье впереди. Детишки народятся. Фрося будет читать сказочки летописные про казачий клад...