Время крови
Шрифт:
Едва Маше исполнилось восемнадцать лет, мать выдала её за майора Бирюковского, тучного пучеглазого мужчину, потерявшего когда-то в походе кисть левой руки. Замужество вырвало Машу из сладкого сна, сквозь розовую дымку которого она взирала на будущую жизнь. Образы нарисованных в обольстительных мечтах юных избранников её сердца были грубо вышвырнуты в бездну небытия холодной рукой вялого супружеского существования. Майор оказался человеком скучным, насквозь изъеденным молью, ленивым. Молодая жена интересовала его только первое время, пока в нём клокотала кратковременная страсть. Затем огонь затух, и Маша почувствовала себя как бы заброшенной в шкаф вместе с ненужными старыми платьями. Она не понимала, что
Через год скончалась Василиса Артемьевна. Из близких людей у девушки остался только брат Алексей, с которым она виделась, к её огромному сожалению, крайне редко из-за его военной службы. Иногда он наезжал в дом Бирюковского и привозил с собой своих товарищей. Одним из них, курчавым и звонкоголосым Михаилом Литвинским, Маша серьёзно увлеклась. Причиной тому были вовсе не душевные качества Михаила, а мечтательность девушки, которую старалась заглушить Василиса Артемьевна. Как все девушки, которым не удалось полюбить, Маша хотела чего-то, сама не зная чего именно, поэтому она с лёгкостью наделила Михаила всеми возможными чудесными особенностями, которых сама не знала, но с помощью которых в её пылком воображении создался портрет юноши, не имевший ничего общего не только с Михаилом Литвинским, но и с действительностью вообще. В этот созданный ею облик она влюбилась горячо и искренне.
Алексей недолюбливал мужа своей сестры и предпочитал появляться в доме Бирюковского, когда отставной майор отсутствовал. Иногда же, сталкиваясь с ним, Алексей обменивался с Бирюковским незначительными фразами, кои полагалось говорить при встрече, и далее молча ждал отъезда майора.
Однажды, когда Маша находилась в доме одна и ожидала приезда брата, к ней вошёл Михаил. Он был бледен и решителен.
– Я у ваших ног, Марья Андреевна. Не губите! Молю вас о снисхождении! – Молодой офицер склонился до самого пола и поднёс к своим губам край её тёмно-синего платья.
– Что вы? Поднимитесь, прошу вас…
Воображение не раз уносило Машу за пределы того, что считалось дозволенным по законам обыкновенной морали, но то было лишь воображение. Теперь же у её ног находился юноша, и его глаза горели огнём.
– Поднимитесь, прошу вас, – повторила Маша и почувствовала, как по телу её разлилась непреодолимая слабость. – Поднимитесь.
– Никогда! Только если вы пообещаете составить мне счастье!
– Но что вы? О чём вы?
Её сердце сжалось от восторга и ужаса, кровь вскипела в молодом теле. Михаил придвинулся к ней и взял её руку. От прикосновения его пальцев у Маши закружилась голова. Она даже не подозревала, сколь велика была в ней жажда физической любви и сколь легко её мечтательность открывала Михаилу доступ к её обаятельно-стройному телу.
Никогда раньше она не ощущала такого пламени у себя между ног. Огонь испепелял её, лишал силы, делал беспомощной. «Ужель это и есть настоящее чувство?» – спросила она себя, уплывая в неведомые глубины пьянящих ощущений.
Она очнулась от забытья, когда дверь внезапно распахнулась и на пороге появился Бирюковский. Маша, вся тёплая и разнеженная, с трудом открыла глаза и не сразу осознала, что именно произошло. Затем она вздрогнула, поняв, что её груди обнажены и что Михаил ласкал их настойчивыми руками и губами. Она похолодела. Ей показалось, что внутри у неё что-то
Увидев полураздетую жену и прижавшегося к ней человека в офицерской форме, Бирюковский застыл в изумлении. Его обычно выпученные глаза сощурились, затем вновь раскрылись, но уже полные слёз. Он поднёс к лицу руку без кисти и красным отворотом рукава потёр лоб. Он пошевелил губами, желая что-то сказать, но не произнёс ни звука, после чего с внезапной силой ударил головой о могучий дверной косяк раз, другой, третий.
Маша закричала, неловко прикрывая себя, Михаил вспрыгнул на месте, метнулся влево, вправо, подбежал к двери, где опустился на пол отставной майор.
– Миша! – позвала она, но голос сорвался.
Молодой человек лишь махнул рукой, перепрыгнул через обмякшее тело Бирюковского и скрылся. Майор пришёл в себя и медленно поднялся.
– Нет, нет, – сказал он невнятно и пошёл, не глядя на Машу, в свой кабинет. Маша задрожала и в следующую секунду упала без чувств. Бирюковский не появлялся до самого вечера, но на ужин пришёл, хотя не притронулся ни к чему. И вновь он повторил несколько раз, поглядывая на жену:
– Нет, нет, нет…
– Простите, – шептала она едва слышно, – я понимаю, что мне нет оправданья, но…
– Нет, нет, нет…
Он произносил это «нет» то и дело, словно вслушиваясь в это слово, наслаждаясь им, играя с ним, изучая его. Маша не смогла усидеть за столом и поспешила уйти. Уже в дверях она услышала, как он очень громко, горько, с отчаяньем воскликнул:
– Нет!
Ночью дом всполошился из-за прогремевшего в кабинете майора выстрела. Слуги нашли его на полу в луже крови с простреленной грудью. Правая рука сжимала пистолет. Тело его мелко содрогалось. Приехавший врач объявил, что майор выстрелил в себя неудачно, пуля не затронула сердце, но пробила лёгкое. Помочь несчастному было нечем.
Проплакав возле лежавшего в беспамятстве мужа, Маша то и дело повторяла:
– Простите меня, простите…
После похорон она вдруг почувствовала непреодолимую потребность скрыться. Она не могла видеть людей, которые до того появлялись в доме Бирюковского. В глазах каждого из них она читала осуждение, их холодные взоры протыкали её, как сталь шпаги, хотя никто не знал о причине самоубийства.
– Алёша, – пыталась она объяснить брату свои ощущения, – мне невозможно оставаться тут. Мне стыдно, понимаешь? Мне стыдно… Но мне стыдно не того, что случилось со мной, милый мой братец. Нет, мне стыдно другого. Я совершенно спокойна за то, что влюбилась в Михаила Литвинского. Я сейчас уже понимаю, что это глупо… Но я молода, красива, мне опротивел мой муж, едва не задушивший мою натуру. Я полагаю, что имела право увлечься красивым человеком. Но майор покончил с собой из-за меня, вот что огорчает меня. Его смерть лежит на мне. Видишь ли, Алёша, я рада, что осталась одна. Его общество тяготило меня, теперь же я освободилась. Я не радуюсь его смерти, но радуюсь моей свободе. Да, его смерть лежит на мне, но я всё равно радуюсь моей свободе. Этого никто не поймёт. А стыдно мне того, что они – все эти лицемеры – этого не понимают. Мне стыдно, что я должна жить рядом с ними и делать скорбное лицо… Я не желаю. Мне невозможно тут.
– Что я могу сделать, душа моя? – пожимал плечами Алексей. – Хорошо бы отправить тебя отсюда, но куда? Не в столицу же. У нас таких средств нет.
– Я тоже не знаю. Но здесь я не останусь.
– Пережди некоторое время, Машенька. Я скоро должен отправиться на Чукотку с пакетом в фортецию Раскольную. К осени вернусь, мы с тобой потолкуем.
– Как чудесно, что ты уезжаешь! – оживилась Маша. – Я поеду с тобой!
– Нет, как можно! На край света!
– Это будет очень полезно для меня, Алёша. И даже не вздумай отговаривать меня…