Время летних отпусков
Шрифт:
«Где же?..»
Сощурясь — не от близорукости, а от внимания, Светлана постаралась охватить взглядом всю площадь, еще раз проследить ее изгиб, еще раз понять застывшее движение пластов.
Рука нащупала линейку, подняла ее, подержала на весу и осторожно, медленно опустила на кальку, ребром отсекая восточное крыло. «Здесь…» Именно на этой линии должны быть расположены скважины, которые придется ставить под инжекцию — закачку воды.
Чуть отклонив линейку, Светлана стала записывать номера скважин, оказавшихся под ребром: «Семьдесят шестая… Семьдесят шестая „А“… Восемьдесят
Девяносто девятая?.. Рука тотчас, будто ожегшись, отдернула линейку от бумаги.
Да, именно девяносто девятая скважина оказалась на линии, намеченной ею. Девяносто девятая… Та самая чудо-скважина, о которой с восторгом говорил Антонюк: «Двадцать восемь тонн в сутки! При плане — шесть…» — «А кто там оператором, на девяносто девятой?» — «Как кто? Горелова, Анна Ильинична…»
Светлана швырнула линейку, откинулась к спинке стула. Горелова. Опять Горелова… Но разве в этом дело? Конечно, не в этом. Дело в том, что девяносто девятая скважина дает сейчас самый высокий дебит на промысле. Она покрывает недобор нефти по другим скважинам. На нее — вся надежда… Использовать эту скважину для закачки воды было бы слишком серьезным риском.
И вообще, пожалуй, она не с того начала. Сначала следовало отобрать скважины с наибольшей приемистостью — те, которые могут поглотить максимальное количество воды. Нужно, чтобы в районе этих скважин пласт обладал достаточной пористостью. Иначе скважина захлебнется и выплеснет воду обратно.
Именно с этого ей следовало начать! А не щуриться на карту генеральским оком…
Светлана фыркнула, адресуясь к самой себе. Потом отперла сейф и вынула оттуда пачку разграфленных карточек. Это были каротажные диаграммы — данные испытания скважин. Бумага их пожелтела от времени, линии были нанесены от руки, цветными карандашами: большинство унь-ягинских скважин бурилось еще в годы войны, в первые послевоенные годы. Тогда еще не было на промысле автоматических приборов-потенциометров, которые, деловито и сухо пощелкивая, вычерчивают топкие зигзаги…
Зигзаги. Острия их выпячиваются то ближе, то дальше, то вправо, то влево. Метр за метром — красноречивее и точнее всяких слов — рассказывают они о строении глубинных пластов. Пористые породы. Подземная трещина. Глухой монолит.
Зигзаг вправо. Зигзаг влево… Но Светлане не нравятся эти зигзаги. Они коротки, мелки, невыразительны. И она, развернув веером листки диаграмм, как игральные карты, отбрасывает с пренебрежением всякую разномастную мелочь, старается отыскать «пики» — настоящие козыри…
Да, вот эта диаграмма ей уже нравится больше. Кажется, это подойдет! Скважина № 73. Отложим карточку… Дальше — типичное не то. Опять не то… Хорошая карточка — отложим… Ого, вот это «пика»! Ее острие пронзает пласт, едва не вырываясь за край диаграммы. Такой резкий зигзаг — свидетельство высокой проницаемости пласта. Должно быть, буровики хлебнули здесь горя. Но для инжекции, для закачки воды, подобная скважина — находка. Какой номер?..
Светлана обомлела.
Номер девяносто девять. Козырь вышел снова.
Как же быть? Теперь совершенно ясно, что
Светлана ощутила вдруг тяжелую усталость. Она снова придвинула кальку и, подперев голову руками, углубилась в схему. Но глаза же слипались…
— Не спится? — Это опять появилась в дверях тетя Нися. — Не спится, конечно… А я вот что скажу, Светлана Ивановна: годов-то тебе сколько? Небось уж и двадцать пять?
— Мне? — встрепенулась Светлана. — Мне двадцать семь.
— Вот-вот. Я и говорю, замуж тебе надо. Пора, значит… — продолжала тетя Нися. Сухие морщины ее лица размягчились, выражая озабоченность. Потом эти морщины ожили, заиграли и разбежались лучиками: — И я прямо заявляю, Светлана Ивановна, что по всей Унь-Яге не найти лучшего человека тебе в мужья, чем Инихов Геннадий Геннадиевич!.. Да. Непьющий, некурящий. А уж до чего интеллигентный: один на весь промысел меня не «тетей Нисей», а — по отчеству: Анисьей Даниловной, да… Я ведь у него бельишко в стирку беру, так и про это скажу: аккуратный, мужчина, соблюдательный. Сам себе носочки штопает…
Светлана мучилась, сдерживая готовый прорваться смех.
— И еще… — тетя Нися округлила глаза значительно. — Денег у него — мешок!
— Неужели он их в мешке держит? Вы сами видели… Анисья Даниловна?
— Сама я не видела, а люди говорят. Насчет чужих денег люди всегда в точности знают. Так что не сомневайся — мешок. Он тебя в куколку разоденет, петли тебе на сквозных чулках сам подберет…
Светлана не выдержала — расхохоталась, запрокинув голову.
Тетя Нися, обиженная этим смехом, нахохлилась, и морщины на ее лице опять подтянулись, стали резче.
— Ну, конечно… — вздохнула она. И как бы невзначай, как бы о ком-то стороннем: — Это уж испокон так ведется, что приличному человеку с разгуляем да пьяницей не тягаться!..
— Спокойной ночи, Анисья Даниловна, — Светлана встала из-за стола. — Я здесь ночевать буду.
Третий час за полночь.
Ей еще никогда в жизни не случалось спать на чем-либо, подобном мебели, украсившей брызгаловский кабинет. Это было дерматиновое сиденье со спинкой, снятое с актированного грузовика. Сиденье громоздилось на кирпичах: чтобы повыше. Дерматин облез и местами продырявился — из него торчали клочки ваты и ржавые витки пружин. Товарищ Брызгалов был спартански непритязательным человеком.
Светлана прикорнула на этом автомобильном ложе. Вместо подушки — собственный локоть. «Хорошо, хоть не на полу». Укрылась модным своим широким пальто: одна пола на ногах, вторая на голове. Теперь тепло. Заснуть поскорей. Есть для этого верное средство: «Раз… два… три… четыре… пять… девяносто девять… девяносто девятая!..»
Сейчас от усталости уже погасло возбуждение, которое среди ночи привело ее сюда, в контору, и заставило колдовать над схемой, тасовать каротажные диаграммы. Возбуждение улеглось… И опять остались на душе пустота, растерянность, неверие. Разве хватит у нее на все это сил? И прав?..