Время - московское!
Шрифт:
А между тем злотворные дэвы Глагола не дремали. Наступил критический момент, когда Водопад-Минус выплюнул наше плавсредство и нужно было очень быстро уходить к острову на полной скорости. В противном случае произошло бы то, чем пугал нас добрый дедушка Вохур: нас уволокло бы в мальстрим парного Водопада-Плюс, откуда даже жабернодышащие манихеи не возвращаются.
Плюхнул брюхом о воду наш «Подсолнух-1». Содрогнулся от носа и до кормы. Однако выдержал. Выдержали и двигатели. Но что в них толку, если рулить некому? Если старший лейтенант Перемолот распевает казацкие песни, а капитан-лейтенант Борзунков заблевал стекло своего шлема?
А эти подлые двигатели, которые выдержали, волокли нас именно туда, куда не надо: в окаймленный серой пеной водоворот, ввинчивающийся
Спас нас чоруг по имени Эль-Сид. Тот самый, с планетолета «Счастливый».
По крайней мере так утверждала Таня. — Вы понимаете… мне… ну как сказать… приснился, что ли, Эль-Сид… Строгий такой, в блестящей юбке, будто железной. Они такие в торжественных случаях надевают. Он сказал мне, так строго: «Таня, ты же обещала уделять мне внимание, когда я умру? Думать обо мне?» Я действительно обещала, но, конечно, мало про него думала. Просто как-то не получалось. И страшно было. Ну и потом, я была уверена, он все равно не узнает, даже если я буду вспоминать его каждое утро… В общем, я ему так и сказала. Поблагодарила его за все. Извинилась. «Теперь я на тебя не обижаюсь. Теперь я знаю, что ты была очень занята». Это он мне так сказал. Он вообще добрый такой, понимающий. Нам бы всем с него пример брать. А я тогда сказала: «Не обижайся. Ты же знаешь, я тебя люблю!» А он мне и говорит: «Я тебя тоже люблю. Поэтому я к тебе и пришел. Тебе и твоим товарищам грозит большая опасность! Ты должна немедленно проснуться!» Я, конечно, возмутилась. «Я не сплю!» — сказала. Тогда я и правда так думала. «Нет, ты все-таки спишь, Татьяна! Но сама об этом не знаешь! Сейчас же проснись. Иначе я сделаю тебе больно!» Я засмеялась и попросила, чтобы он уходил. Я не люблю сны, где мне угрожают и всякие глупости говорят. Но он не обиделся. И не ушел. В общем… он вдруг взял… ну даже не знаю, как объяснить… в общем, взял и клешней резанул меня по щеке! Мне стало больно и страшно обидно! Ведь все-таки лицо! Еще и кровь потекла. От этого всего я… тут же проснулась. И увидела, что нас уносит течением. И что мы движемся прямо туда… куда нам совсем нельзя! Я быстренько отстегнула свои ремни и села вот… на Борзункова. Но тут стало ясно, что я не знаю, куда нужно давить и что нужно крутить. Вот пришлось разбудить Ивана Денисовича. Он, конечно, не хотел просыпаться. И мне тоже пришлось ударить его по щекам. По-моему, я ударила довольно сильно. Может, даже синяки останутся. Но вы же не обижаетесь на меня, дорогой Иван Денисович?
— Нет, моя дорогая…
— Ф-фух…
— Ты очень сильная девушка, Танюша, — сказал Иван Денисович. — А можно, я задам тебе вопрос? Ты ничего такого не принимала — я имею в виду, веществ, стимулирующих экстремальный психический ответ?
— Вы имеете в виду наркотики? — ужаснулась Таня.
— Нет. Я имею в виду экспериментальные препараты: новакс, илон, илон-4?
— Я и названий-то таких не знаю…
— Не обижайся. Я просто только что проверил свои висюльки. — Иван Денисович похлопал себя по гермокостюму, набитому датчиками, которые были изготовлены уже по итогам общения с клонскими учеными. — Так, на глазок оценил степень воздействия, которую всем нам пришлось испытать во время этого… аттракциона. И, надо сказать, задумался. Чтобы выдержать такие воздействия и вернуться в сознание самостоятельно… В общем, без специального курса химиотерапии, сдвигающего обмен веществ в сторону суперадаптивности, практически невероятно…
Уже потом Таня рассказывала мне, что в детстве пила сырые яйца мафлингов, из которых получают сенокс.
Но тогда она лишь рассеянно пожимала плечами. По ее лицу я видел — больше всего на свете ей хочется сейчас закурить. Что она и сделала, как только ступила на щебенистый берег спасительного островка.
Оставалась ерунда — вызвать вертолеты.
Глава 2
Индрик-Зверь
2622 г.
Дно Котла
Планета Глагол, система Шиватир
После
В привычном, родном армейском окружении все, что видели мы там, внизу, представлялось чем-то вроде длинного, тягостного сна (взять хотя бы массовое «омовение» светом!). Воспоминания о манихеях стремительно отдалились, выцвели, потеряли четкость. Утром следующего дня я уже едва ли сказал бы наверняка, какой масти была умная собака Зири…
Впрочем, хорошо было нам с Таней погружаться в целительные походные хлопоты! А вот у Индрика не было и лишних десяти минут на то, чтобы спокойно, с расстановкой, выпить какао с тостами. Его, как какую-нибудь блондинистую звезду эстрады, хотели все…
Правда, один эпизод из нашей экспедиции я помнил прекрасно. Я имею в виду, конечно, объяснение с Таней, предложение руки и сердца.
Нет, я ни секунды не жалел о содеянном! Хотя осознавал, что в обычной, связывающей по рукам и ногам обстановке военно-научной экспедиции я не решился бы на подобный эмоциональный прорыв. И даже не потому, что трус. Просто привычное, человеческое — я имею в виду милую суету быта, товарищи, завтраки-обеды, планерки и умные веселые разговоры — всегда мешает нам быть собственно людьми. Искренность подменяется вежливой доброжелательностью. Вместо смелости — деловитость, вместо страсти — конфузливые топтания вокруг да около, потому что «нужно быть как все»…
В общем, я был уверен, что поступил правильно. Гордился собой, гордился нами и нашими отношениями. И маленький эпизоду охранного периметра лагеря показал мне, что гордился я не зря, ведь это «мы» действительно существует.
Я проснулся за сорок минут до подъема — просто почувствовал: пора. Постоял под контрастным душем, надел «Саламандру» и вышел из эллинга. Лагерь еще спал. Лишь астроном Локшин, трудолюбиво пыхтя, волок куда-то свой походный телескоп. При этом он, в нарушение инструкций, забыл закрыть забрало своего шлема.
— Доброе утро! — бросил ему я.
— Действительно доброе! — бодро откликнулся Локшин, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Вы тоже заметили?
— Что я должен был заметить?
— Муть разогнало! Около получаса назад. Куда только делась, чертовка! Стояла-стояла, вата окаянная… На психику действовала… А потом — исчезла!
— Да, Муть — пренеприятная штука, — согласился я.
— Ладно бы только неприятная! Из-за нее Дунай видно не было!
— Что?
— Дунай. Во-он ту планету! — Локшин указал пальцем в небеса цвета мокрого асфальта, где висел золотой, в едва заметных темно-красных жилах серп размером приблизительно в одну треть нашей земной Луны.
— А-а… Дунай… Извините, я со сна плохо соображаю.
— А теперь — извольте, оптика атмосферы в порядке. Наблюдай на здоровье! Ладно, я пошел, пока солнце не взошло. Нужно успеть все как следует проинспектировать… А то знаете — у меня имеются кое-какие предчувствия… — Локшин таинственно улыбнулся. — Впрочем, всему свое время!
«Предчувствия» я пропустил мимо ушей. Пожелал отечественной астрономии очередных успехов и поплелся к северной оконечности нашего лагеря, на берег. Никаких особенных планов у меня не было, разве только полюбоваться восходом местного солнца, которое звалось у клонов Шиватир, — зрелищем впечатляющим, успокаивающим нервы и выпрямляющим мысли.
Я остановился в нескольких шагах от охранного периметра. Передо мной поблескивала паутина самого зловещего вида, растянутая между титанировыми шестами с интервалом в десять метров. Наш осназ использовал при устройстве лагеря охранную систему «Арахна», которая могла не только заранее предупредить о появлении непрошеного гостя, но и спеленать его по рукам и ногам при попытке проникновения в лагерь. А в случае необходимости и умертвить, конечно.
Отщелкнув забрало — ведь Муть действительно схлынула, а значит, можно было без усилий дышать тяжелым влажным воздухом, — я с удовольствием закурил. Но не успел я сделать и двух затяжек, как кто-то нежно тронул меня за плечо.