Время - московское!
Шрифт:
Но не успел лейтенант ответить на странную Танину любезность, как на лестнице, ведущей в стеклянную коробку, освещенную лишь одной желтой лампой с надписью «выход», появился… сам Ричард Пушкин! Таня испуганно прикрыла губы рукой. Лейтенант страдальчески скривился.
— Легок на помине, — шепотом прокомментировал он.
Не сговариваясь, Таня и Александр развернулись к лестнице спинами и вжались носами в стекло, словно бы зачарованные неким невиданным зрелищем на улице. А вдруг не заметит? А вдруг пройдет мимо?
Как же!.. Великий
— Ах вот вы где, негодяи! — возопил режиссер. — С ног уже сбился вас искать! Что вы тут делаете в темноте? А?
— Мы курим, папа, — процедил лейтенант.
— Я бы, кстати, тоже не отказался. Дай-ка, сына, табачку, или как там у вас в армии говорят?
— У нас в армии говорят «закурить не найдется?»
— Ты чего собачишься, Сашка? — поинтересовался Ричард, затягиваясь. — Что я тебя в первый ряд не посадил? Так надо было заранее это самое…
— Все в порядке, папа. Не нервничай.
— Кто нервничает? Кто нервничает, ты скажи? Я? Да ни в жисть! Я на волне успеха! Я в восторге! Триумф! Овация! Нас полчаса не отпускали со сцены! Да я не припомню такого со дня премьеры «Чапаева»! — Как вдруг Ричард Пушкин смолк, закашлялся и уже совсем другим голосом, хриплым, усталым поинтересовался: — Что за сено ты куришь?
Лейтенант достал из кармана пачку сигарет «Московские» и молча продемонстрировал отцу.
— Так я и думал — отрава! Я, если хочешь знать, люблю кишиневский табак… Хорошо провяленный! Сортный! Без всех этих сучьев! Вот тебе, кстати, история: когда мы были с гастролями в Кишиневе, еще до твоего рождения, там одна женщина хорошая была, мы с ней дружили… Жена директора местной табачной фабрики. Так она мне подарила блок «Смуглянки» — настоящей, коллекционной… Вот это была вещь!
— Папа, ну где я тебе возьму «Смуглянку» на Восемьсот Первом парсеке?
Таня и Александр переглянулись. В обществе режиссера обоим было тягостно. Но просто взять и уйти им не хватало решимости. Да и куда, собственно, идти? На мороз? В руины? А ведь еще фуршет…
Народу в окрестностях аварийного выхода становилось все больше — счастливые зрители сходили по ступеням, громко обсуждая спектакль. Судя по долетавшим до Тани обрывкам разговоров, мюзикл и впрямь был воспринят с небывалым энтузиазмом.
Только в тот миг Таня осознала, что они с лейтенантом Пушкиным протрепались… да-да, ни много ни мало — три с половиной часа!
О пропущенном мюзикле Таня нисколько не жалела. Из тихой заводи их пристанище превратилось в оживленный филиал курительной комнаты. Вспыхнули все лампы. Таня зажмурилась — белый свет больно ударил по привыкшим к полутьме глазам. А когда Таня вновь открыла глаза, то обнаружила, что стоит гораздо ближе к лейтенанту Пушкину, чем позволяют правила светских приличий («Или правила светских приличий на свету становятся строже?»).
Заметил это и Ричард Пушкин.
— Да вы тут, негодяи, времени не теряли! Эх, молодежь, молодежь… Все бы вам это… слегка соприкасаться
Таня сделала над собой усилие и улыбнулась.
Но не успел Ричард Пушкин открыть рот, чтобы пошутить снова, как к компании присоединился низенький колченогий человечек в такой же форме, какая была на Саше Пушкине. Не то мичман, не то младший лейтенант… «Еще немного — и начну разбираться в знаках различия», — вздохнула Таня.
— Здравствуйте, лейтенант Пушкин! — просиял человечек, растягивая свои тонкие белые губы в кривозубую улыбку. — Видеть вас в этом месте — большая приятная нежданность для меня!
Он так и сказал — «нежданность» вместо «неожиданность».
«Нерусский, что ли?» — смекнула Таня.
Режиссер заметно оживился и принялся бесцеремонно исследовать подошедшего, как будто тот был не человеком, а курьезным экспонатом в музее восковых фигур.
А вот Пушкин-младший неподдельно обрадовался появлению тонкогубого чужака и даже радостно обнял его.
— Разрешите представить вам моего боевого товарища, младшего лейтенанта Данкана Теса. Он американец из субдиректории Охайо!
— Американец? Как оригинально! — Великий Ричард буквально пыхтел от удовольствия. — Как там в Америке далекой? Статуя Свободы еще не упала? Нет? И слава Богу! Рио — волшебный город! С горы Корковадо открывается отличный вид… Помню, когда Сашка был во-от таким мальцом…
— На горе Корковадо стоит статуя Христа-Спасителя, а не Свобода, — поправил отца Александр. — Да и Рио-де-Жанейро — в Южноамериканской Директории. А Данкан — он из Северной!
— Да? Гм… Впрочем, без разницы! Главное, чтобы все было, как говорится, хорошо!
— Верно! — просиял Данкан. — На гербе моей субдиректории написано: «Хорошо, когда все хорошо»!
Однако Великий Ричард не желал оставить американца в покое.
— А что, Данкан, по визору говорили, белое христианское меньшинство опять бузотерит в знак протеста против признания испанского основным государственным языком?
— Я не знаю, товарищ. Я не слежу за тем, что внутри у моей родины! — сказал младший лейтенант.
— Что такое? Времени нет?
— Папа, человек на войне. На войне, понимаешь? — ответил за американца лейтенант Пушкин и поглядел на Великого Ричарда, как глядят на расшалившегося ребенка.
— Ну да… На войне оно, конечно, не до политики…
— Кстати, в последнем бою Данкан сбил семь вражеских флуггеров, — заметил лейтенант Пушкин. — И, между прочим, спас жизнь мне и моему товарищу!
Таня промолчала, поскольку не знала наверняка: семь флуггеров — это много или мало? Если судить по фильмам вроде «Фрегат «Меркурий», где герои валят вражеские машины направо и налево десятками, — маловато. А если по здравом рассуждении — то вроде как ничего… Или это только для американца — много, а для русских пилотов семь сбитых флуггеров — норма? Как бы не попасть впросак с точки зрения пресловутой ИНК, интернациональной корректности.