Время нас подождёт
Шрифт:
— Такой обычай. Как бы, даря подарки близким, мы дарим их Христу.
— Но ведь Ему ничего не нужно, раз Он — Бог! У Него и так всё есть!
— Это точно! — улыбнулся Юра. — А вот у людей — не всё!
— Но почему им?
— А чтоб Его порадовать! Христос учил помогать друг другу…
Я нахмурился:
— Тогда надо помогать тем, кто нуждается.
Сказал и — отвернулся к окну. Я почему-то вдруг вспомнил малышей из младшей группы — их только перевели к нам из дома ребёнка — большеглазых, лопоухих, глупеньких и очень доверчивых… Они лепились друг к другу, как будто испугавшись чего-то…
Они и не знают, что такое Рождество. Никто им про него не рассказывал. Подарки подарят, поздравят и всё…
Вот вспомнил детский дом — а ведь сто лет о нём не думал…
Это пока они — малыши. А через три — четыре года станут нами. И гонять их будет уже не Перец, не его друзья, а те, кого они гоняли и били. И я… если бы там остался…
Если бы я там остался — то гонял бы их?!
А последующие ребята… будут гонять младшеньких — тех, кто сейчас ещё только-только попал в дом ребёнка…
Как эстафетная палочка.
Как её выбросить? И кто это сделает?!
Я обернулся — и увидел рядом Юру, он тоже смотрел в окно.
— Чего ты стоишь? — спросил я. — Ты же хотел идти.
— Ты чего расстроился?
Я рассказал ему про тех малышей. И добавил:
— Подарки дарят всегда, конфеты. Конечно, их все любят. Но праздника у них нет.
— Славку бы сюда, — задумчиво проговорил Юра. — Они ставили какой-то спектакль… Рождественский, показывали его в больнице. Но это было в прошлом году, а сейчас — не знаю… Сможет ли он собрать своих ребят? И потом, договариваться надо было с директором…
— Ты ведь смог из-за меня договориться, — буркнул я. — Чем они хуже меня? Чем хуже твоих знакомых и близких, которых ты поздравляешь?
Он наклонил голову, закусил губу, раздумывая о чём-то.
— Ничем они не хуже, Миша…
— Юр… Знаешь, я вот всё думаю…А вот Бог, Он когда-нибудь улыбается?
Юра быстро глянул на меня — мелькнули в глазах огоньки.
— Наверное, когда такие малыши смеются, — вздохнул он.
Поздно ночью они с Наташей ушли на службу в храм. Я спал и проснулся от Наташкиного хихиканья в коридоре, когда они вернулись. И чуть было не рассердился на них — за то, что меня не разбудили…
— Почему ты меня с собой не взял?!
— Спи! Завтра пойдём, если проснёшься вовремя…
Конечно, я проснулся.
В храме праздник! Внутри всё было одето в белое серебро, блестели начищенные подсвечники, пахло еловыми веточками и ладаном, свечным воском и маслом от лампадок. Всё сияло и радовалось, торжественно и сильно пел хор, крестились люди… Я стоял возле той иконы, которая так загадочно называлась, «Достойно Есть», и Она смотрела на меня ласково и чуточку грустно, Она словно бы радовалась и грустила одновременно, и, глядя в Её глаза, я вспоминал прочитанные в детской Библии рассказы о том, как Она и Иосиф искали ночлег и — не могли найти, как пришлось остановиться в маленькой пещерке для скота, где наверняка было темно и холодно! Как маленького Христа положили в ясельки, куда обычно клали еду для быков и
Я знал, что Она — Богородица. Мама Бога.
Но мне почему-то казалось, что Она и моя мама. Ну хоть немножко… Хоть самую капельку! Потому что никто и никогда не смотрел на меня так. Тревожно, ласково, да так, будто я Ей — родной…
Как бы мне хотелось, чтобы у меня была мама!
Как бы мне хотелось…
А если бы Она, Богородица, была бы моей Мамой, хоть немножко, то каким бы я оказался сыном?.. Ой-йо… Да уж.
Я смотрел в Её глаза и спрашивал. И было так легко и радостно, как если бы Она приняла меня вот таким, каким я был, со всеми моими переживаниями и вопросами…
И на весь храм гремели слова из большой золотой книги — Евангелия, о которых говорил Славка — о том, как Ирод врал, что хочет поклониться, а на самом деле хочет Его убить. Её Сына. Её малыша.
Почему-то я вспомнил Наташкиного малыша, и подумал: «А если бы мы жили тогда?»
Подумал — и испугался.
«Нелегко Тебе пришлось, да?» — спросил я у Богородицы.
А Её взгляд был такой добрый, что мне захотелось заплакать — то ли от радости, то ли от неведомой тихой печали, то ли от жалости к маленькому Христу, то ли от счастья, что Он — рядом…
«Я никому не позволю обижать Тебя…» — прошептал я Богородице, сам не знаю почему.
«У Тебя сегодня праздник! У Твоего Малыша, вот счастье, что Он родился!»
— С Нами Бог! — говорил батюшка после Евангелия. — И тогда, и сейчас — Он с нами.
Выходит, время одинаковое — что тогда, что сейчас? Оно что, остановилось?!… И Он с нами, а я у Него на празднике. А что я подарю Ему?
Найти бы такой чудный подарок, чтобы Он улыбнулся! Может, в ту ночь, в Рождество, Он плакал в маленькой пещерке от холода, или Его мама — устала от долгих путешествий… Как Её утешить, порадовать? Что могу сделать я, обычный мальчишка, который и тем, кто рядом, помочь толком не может?! Вон, даже тесто разлил и собрать не смог, что тут говорить… Что я могу сделать для Бога?
Волхвы ему принесли дорогие подарки, которые говорят, сохранились и по сей день.
Но у меня нет денег на дорогие подарки… Да и зачем они Ему?
А пастухи? Что подарили Ему пастухи?! Ведь они были бедными. Однако, Ангелы их позвали на праздник, первыми позвали…
… Я не заметил, как настало время нам уходить. Когда мы вышли из храма на снежную улицу, я спросил у Юры:
— Что Ему подарить?
— Кому?
— Богу. Пришёл на праздник, и без подарка.
— Сердце, — просто сказал Юра. — Подари Ему своё сердце. Любовь.
Мы медленно спустились по лестнице, я разбрасывал ногами снежную пыль. Они, эти пылинки, сверкали на солнышке, словно россыпи крошечных зеркал. Похоже на снегопад, только эти серебряные пылинки падали так медленно, что казалось, они порхают в воздухе, не опускаясь на синеватые сугробы. Деревья были покрыты тоненьким инеем, и каждая веточка отчётливо вырисовывалась в голубом небе, где едва заметными набросками просвечивались белые мазки облаков.
— Мне Его жалко, Юр. В пещере холодно и неуютно… И обидно, что я не могу помочь. Что для Него — моё сердце!