Время нас подождёт
Шрифт:
Как-то Валерий Алексеевич говорил, что в детском доме нет того, что движет взаимодействием взрослого и ребенка — привязанности.
«Мы в ответе за тех, кого приручили, — вспомнил Юрка слова Сент-Экзюпери из книги про маленького принца. Тоже дружба мальчишки и взрослого, летчика, невесть откуда прилетевшего в пустыню… Такие далёкие сначала и совсем родные, когда расставание близко…
Пусть нет у Мишки такой привязанности, но ведь Юрка уже его приручил!
«Ты будешь приходить ко мне в одно и то же время, а я буду тревожиться, если ты вдруг опоздаешь…»
Утром — проводить Мишку в школу,
Приручил.
Какой тут путь отступления?.. Да, пожалуй, и Мишке-то сложнее, раз у него в случае неудачи: верни меня обратно в детский дом. Ему тоже видится этот ложный путь отступления? Убежать… А как у «домашних» детей? Они тоже хотят убежать из дома?!
«А самое страшное, знаешь что?.. Что сейчас вокруг учат обманывать, человек привыкает и не замечает его, а потом вдруг раз — непоправимое!»
Как Валера тогда сказал — в цель.
«Сколько было таких случаев — уехал человек на работу, и — не вернулся»
Не обязательно на работу — в театр, отдохнуть…
….Что же тогда произошло? Юрка как сейчас помнил тот день.
… После школы они расходились не сразу, а шли на пустырь — играть в баскетбол. Тогда им это нравилось: игра новая, два соседних класса-соперника, сильные команды. Потом был перерыв, и у кого-то из мальчишек оказалась большая пачка петард. Кажется, это был Витька Павлов, у которого отец работал на заводе пиротехники… Стали они эти петарды взрывать по-всякому и как попало, да не заметили, как совсем рядом оказалась женщина, соседка по площадке в подъезде. Никто не знал, что она здесь появится: место-то довольно безлюдное. А она искала сбежавшую кошку и зашла на пустырь, не подозревая, что под новыми сапожками вдруг грохнет взрыв…
— Пацаны, атас! Валим… — пронеслось среди мальчишек.
А он находился ближе всех к ней и вместо того, чтоб бежать, в каком-то оцепенении так и остался стоять на месте…Естественно, что опомнившись от шока, соседка сразу потащила его домой. К счастью, петарды взорвались рядом, а не под ногами, и, кроме испуга, не причинили ей никакого вреда.
Дома был только Олег. Извинился перед женщиной, дал младшему брату подзатыльник и велел ему молчать. Но молчи — не молчи, а отцу она все рассказала… И когда тот вошёл в дом, и посмотрел по очереди на братьев, у Юрки внутри всё ухнуло вниз: будет нехороший разговор…
— Ты? — грозно спросил он Олега. Старший брат промолчал. Всегда он так — и ссорится, и обозвать может, и подзатыльник дать, но случись что — во дворе и перед родителями заступится и Юрку никогда не выдаст.
— Выдеру, — нахмурился отец и стал расстегивать ремень на брюках.
— Да это не он, это я… — буркнул Юрка и услышал, как отругал его шёпотом старший брат: «Дурень! Молчал бы!»
Отец посмотрел по
— Иди в комнату! — приказал он Юрке.
А потом… Конечно, он ушел в комнату и там, сдерживая свою вину, обиду на отца, страх, горечь за испорченный вечер, — плюхнулся носом в подушку. Лучше бы выдрал! Лучше б накричал, чем теперь целый вечер — без него! Он так ждал его, папиного выходного!… И тут — эти злосчастные петарды…И ведь отец даже не спросил у Юрки, как было дело! «Ну и ладно, раз ты так, — пытаясь заглушить обиду и вину, сердился он на отца. — Ничего мне от тебя не надо… Ничего…» В довершении, ворочалась, не успокаивалась внутри совесть: «Почему ты не закричал, а стоял, как пень, когда она шла на эти петарды?! Ладно, поздно увидел, но ведь всё равно же мог. Мог!..»… От всего этого было так горько, что он даже не обернулся, когда папа вошёл в комнату и, помолчав, сказал уже грустно:
— Растишь вас, растишь… А если бы она взорвалась у неё под сапогом? Если б случилось чего? Как бы ты жил с этим, Юрик?!.. Эх, ломать — не строить…
Отец постоял и ушел. А ему, Юрке, так хотелось вскочить и крикнуть — «Пап, прости!». Сквозь вину, обиду, сквозь запоздалый страх!.. А он молчал и боролся с собой — зачем?!
Они уехали и не вернулись. А те слова — были последними, которые он услышал от папы.
Глава 13.
Школа и нарушители.
В школе начиналось обычное зимнее утро. Было ещё очень рано, и первые ученики чуть слышно передвигались по коридору, стучали каблуками учителя, шуршала шваброй уборщица, скрипел лопатой на улице дворник. За окнами учительской пробивался серый рассвет, едва заметный за длинными тюлями. Уютно, тихо, белый свет ламп отражался на гладком коричневом столе. Пока нет суеты, дремали на этом столе журналы, и почти по-домашнему тикали часы. Раньше всех пришли сюда Анна Геннадьевна, молоденькая учительница физкультуры, только начинавшая работать в этой школе, и Лидия Вениаминовна, которая двенадцать лет преподавала здесь физику.
— Так, и что у нас на сегодня? — поинтересовалась вслух Анна Геннадьевна, задумчиво листая журнал. — Два урока у малышей, два у старшеньких, а потом… потом…
— Вот ты на уроке и поставь вопрос ребром, — откликнулась Лидия Вениаминовна, подкрашивая губы.
— Какой вопрос?.. Ой, этот с дворником, что ли?!
— С дворником! С нарушителями дисциплины, вот с кем! Долго они будут ещё за школой собираться?!
— Постой, Лид, а как ставить-то?!.. Никого ведь не поймали, кроме этого мальчика, как его… Саши…
— Миши. — Лидия Вениаминовна закрыла зеркальце, убрала помаду. — Миши Жукова. Кто у них классная? Наверное, Валентина Викторовна? Они из неё веревки вьют.
— Да, она, учитель русского. Ну и память у тебя!
— Хм… Вот поработаешь с моё — будет у тебя такая же память… Как ставить? Вот например: так и так, давайте признавайтесь, почему ваш товарищ один страдает.
Анна Геннадьевна поморщилась.
— Банально это. Может, сначала с его отцом стоит поговорить?… — она придержала руку на страничке, где записаны имена родителей, поморгала. — А… почему, интересно, Жуков, а папа — Данилов?