Время не ждёт
Шрифт:
— Скотина!— бросил вслед ему Александр Михайлович, задыхаясь.
— Что случилось? Я вас не узнаю, — обратился к нему Георгий Петрович.
— Покупать пришел.
— Патент?
— Нет, меня! С патентом и со всеми потрохами. И какое у них представление о человеке, какое гадливое, мерзкое представление о человеке!
— Да вы успокойтесь, Александр Михайлович, — сказал мастер Маслов.
Игнатьев сел, почувствовав внезапную головную боль, В последние годы его все чаще стали беспокоить головные боли, но случались они поздно вечером, а тут только день начался.
Недели через две в лабораторию пришел высокий господин с длинным
— Джон Фреунд — представитель Форда.
Мистер Фреунд сел в кресло, не ожидая приглашения, закинул ногу за ногу, достал сигару, откусил кончик, сплюнул и начал немного гнусавым голосом:
— О вашем изобретении, мистер Игнатьев, пишут в Америке.
— Очень приятно...
— Я получил каблограмму от директора одного из заводов Форда, который уполномачивает меня вступить с вами в контакт. Мы хотим купить ваше изобретение.
— Я не продаю его, — перебил Игнатьев. Мистер Фреунд не обратил никакого внимания на его слова и, как ни в чем не бывало, продолжал:
— Компания Форда предлагает вам немалые деньги, мистер Игнатьев, — сто тысяч долларов за изобретение при условии монопольной эксплуатации его в течение десяти лет.— Американец с достоинством протянул изобретателю портсигар. Этот жест и манеры дельца чем-то напомнили Игнатьеву следователя Тунцельмана перед очной ставкой.
— Благодарю вас, не курю, — промолвил изобретатель и, чтобы поскорее закончить аудиенцию, сказал:— Продать патент я не могу, ибо он принадлежит Советскому государству.
— У вас государство купило его?— встрепенулся американец.
— Нет, зачем ему покупать? Патент просто принадлежит государству, как и все в Советском Союзе.
— Понимаю, понима-аю, — кивнул мистер Фреунд.— Большевики конфисковали ваше изобретение.
— Вы не совсем поняли, мистер Фреунд. В нашей стране граждане сами отдают изобретения государству. Они считают, что плодами их труда должен пользоваться весь народ, а не отдельные лица или фирмы.
Вошел Георгий Петрович с чертежами. Мистер Фреунд досадливо выдул из груди сизый сигарный дым, обдав им обложку «Пошехонской старины» Салтыкова-Щедрина, лежащую сверху стопки книг, и развел руками:
— Не понимаю, какие же вы имеете выгоды, вознаграждение?
— Самое большое у нас вознаграждение — это благодарность правительства, народа.
— Но ведь без долларов благодарность—фикция!
— Мы не доллары, а рубли получаем, но не они служат главным стимулом творчества для нашего изобретателя.
Мистер Фреунд не поверил ни тому, что в СССР изобретатели сами отдают свои творения государству, ни тому, что Советское государство платит им за это деньги. Он теперь был глубоко убежден, что большевики конфисковали патент Игнатьева, и решил послать об этом каблограмму в Детройт. Когда он сухо откланялся и ушел, Александр Михайлович схватил за руку Георгия Петровича и сказал:
— На разных языках говорили, но я его понял, а он меня — нет. В этом наше преимущество, Георгий Петрович, преимущество советских людей. Эх, после встречи с этими господами риманами, Гельмутами, фреундами с новой силой сознаешь глубокий смысл слова великого Щедрина. Послушайте-ка, что он пишет, — Игнатьев раскрыл «Пошехонскую старину» и начал читать: «...бывали исторические моменты, когда идея отечества вспыхивала очень ярко и, проникая в самые глубокие захолустья, заставляла биться сердца... Как бы ни были мало развиты люди, все же они не деревянные и общее бедствие
— Ну вот, — сказал Игнатьев, закрывая книгу.— А теперь покажите чертежи.
Карский надел на большой нос очки, надвинул на них густые с проседью брови и развернул чертежи системы охлаждения роликов лентосварочной машины, выполненные чертежником Броунером. Расчеты показали, что при больших скоростях сварки ролики должны перегреться, поэтому в ходе изготовления машины Игнатьев заменил схему охлаждения, усилив его. Рассмотрев чертежи, сделанные по его же эскизам, Игнатьев подписал их и спросил Карского:
— Фотокопии сняли? И расписку за уплаченные деньги взяли у Броунера?
Карский кивнул.
— Отлично, отвезите тотчас же на завод, — сказал Игнатьев.
Георгий Петрович медленно сложил листы, снял очки, переминаясь с ноги на ногу, и, наконец, решился:
— Александр Михайлович, вы хорошо относитесь к главному инженеру «Гефея» Шредеру, говорите, что он порядочный человек, выходец из рабочих и тому подобное. У вас мягкий характер, поэтому вы очень доверчивы...
— Ближе к делу, Георгий Петрович.
— Трудно быть ближе... Нет фактов, но я хочу сказать вам, что Шредеру не доверяю. Он, наверное, смошенничает. Да и Ульман из фирмы «Леве» говорит, что он опытный мошенник.
— Ну, это он от зависти. Сам отказался принять мой заказ, а теперь чувствует, что у Шредера дело выгорит, начинает клеветать на него. Везите лучше чертежи.
— По-моему, мастера Клатт и Крумгауз тоже что-то замышляют заодно со Шредером, — не унимался Карский.
— Экий вы мнительный, Георгий Петрович, везите, везите, друг мой, чертежи. Пока вы доедете, я поговорю по телефону с директором «Гефея» Крумбюгелем. Обязан же он выполнить заказ! ...Кто там еще?
— Не беспокойтесь, это не мистер Фреунд номер два, а наш почтальон.
Игнатьев расписался в почтовой книге и вскрыл голубой конверт. Слева на бланке, извлеченном из конверта, было напечатано: «Союз немецких фабрикантов». Текст послания гласил:
«Уважаемый господин Игнатьев!
Союз немецких фабрикантов имеет честь сообщить Вам, что в 1906 году изобретатель Макс Людвиг заявил патент на способ наваривания стальной пластинки на державку, в целях экономии высокосортных сталей. Авторские права Людвига имели силу до 1921 года, однако в связи с войной эти права продлены до 1929 года. Таким образом, Вы, господин Игнатьев, широко пользуясь методом наваривания сталей дорогих сортов на дешевые, обязаны уплатить господину Людвигу установленную законом долю прибылей (текущий счет № 25314, Ведингское отделение Рейхсбанка). Союз немецких фабрикантов предупреждает Вас, господин Игнатьев, что в случае неуплаты Людвигу авторской доли, - Вы будете с помощью властей оштрафованы, либо заключены в тюрьму».