Время не ждёт

Апресян Ваграм Захарович

Этот документ был подписан президентом «Союза немецких фабрикантов».

Прочитав бумажку, изобретатель и технорук переглянулись, растерянно улыбаясь.

— Да, это действительно не мистер Фреунд номер два, но гораздо похлеще, — нарушил молчание Александр Михайлович.

— Клянусь вам, — рассердился Карский, — это гнусное вымогательство — дело рук рыжего Гельмута. Мстит, окаянный! Ведь примитивное «изобретение» Людвига — напайка твердых пластин с помощью меди на сравнительно мягкие вовсе не достигает и не предусматривает эффекта самозатачивания.

— Напрасно грозятся они. С помощью простого здравого смысла легко

можно доказать, что между моим изобретением и изобретением Людвига нет ничего общего.

— Здравый смысл? Ха! Он меньше всего подействует на этих гешефтмахеров из Союза фабрикантов, — возразил Георгий Петрович.— Если энергичными мерами вы не пресечете в самом начале их подлые происки, они не уймутся, будут шантажировать, крючкотворствовать, всячески пакостить и вредить вам!

Оба помолчали, подумали над текстом ответа. Вдруг Игнатьев схватил шляпу и письмо Союза фабрикантов, сказав:

— Поеду-ка я к Марии Федоровне, она поможет нам советом.

Прочитав бумажку, Мария Федоровна посмеялась, потом недовольно покачала головой. Она ведь предупреждала Игнатьева о возможных интригах, аферах и шантаже. В Берлине все возможно. Она не удивится, если завтра ей пришлют ультиматум, требуя доли от продажи палехских шкатулок или азербайджанских ковров. Чтобы избавить Александра Михайловича от подобного рода хлопот Мария Федоровна заявила, что берет в свои руки все нетехнические дела лаборатории. Что же касается данной угрозы фабрикантов, то она поручит дело юристу торгпредства, и тот быстро покончит с кляузой.

— Кстати, вы подумали о том, что, отказав Фреунду в продаже патента, вы лишили Форда монополии на ваше изобретение, но развязали руки всей Америке? — спросила она.

— Каким образом?— ответил он вопросом на вопрос.

— А таким, что в Америке начнут безвозмездно пользоваться многослойными инструментами.

— Что же мне делать?

— Надо взять патент и в Америке, и в Англии, во Франции, Бельгии, — во всех промышленно развитых странах. Тогда, в случае применения вашего изобретения, Советский Союз потребует от них свою законную долю платежей!— пояснила Мария Федоровна.

— Как же мне оформить заявки? Дело это канительное, а я скоро должен выехать в Москву испытать на заводах первую партию резцов.

— Так что ж? Пускай заявки оформит Георгий Пет рович, а доверенности оставьте на мое имя, и я получу все патенты. Кстати, напомните ему, чтобы он приложил к материалам копии актов испытаний в Далеме и на заводе «Сименса».

— Мария Федоровна, я не знаю, как выразить вам мои чувства благодарности!— произнес с жаром Игнатьев.— Вы мудрая наставительница моя...

— Полноте, полноте, Александр Михайлович! — остановила его Мария Федоровна.— Давайте условимся на будущее, что вы будете выражать свои чувства спокойными словами, без превосходных степеней.

— Не могу я соблюдать этого условия. Вы ангел-хранитель моих дел; чем же я хоть частично возмещу свой неоплатный долг, если вы мне запретите говорить вам горячие слова признательности?

— Оплатите доверием. Пишите мне доверенности на получение патентов, — рассмеявшись, сказала Мария Федоровна.

— Сделаю это с великой радостью, — ответил Александр Михайлович. Он написал четыре доверенности на имя Марии Федоровны Андреевой и скрепил их печатью торгпредства.

В Москве

Начались приготовления к отъезду в Москву. Лаборатория работала

с небывалым подъемом. Продолжались поиски все новых и новых сочетаний прочностей для лезвий. Игнатьев не ограничился только работами, связанными с отъездом. Он не смог удержаться от того, чтобы хоть частично, вчерне, не проверить на практике занимавшую в последнее время все его помыслы идею трубчатого резца, который, обтачивая деталь, будет вращаться за счет трения лезвия о стружку. Такой инструмент должен был меньше нагреваться и обладать высокой стойкостью. Уже в первых набросках эскизов трубчатый резец с державкой напоминал своими очертаниями мортиру, ввиду чего изобретатель назвал новый инструмент «мортирой». Закончив эскизы, Александр Михайлович хотел тотчас же приступить к изготовлению первой «мортиры», но не успел, не желая откладывать дальше поездку в Москву.

В июле изобретатель приехал в Москву с двумя чемоданами — тяжелым и легким. В первом он привез семьдесят резцов, а во втором игрушки для шестилетнего сына Миши. Игнатьев поехал в Ленинград, где жили жена и сын, побыл у них неделю и научил Мишу читать наизусть два стихотворения Пушкина и Лермонтова. У него, было, возникла мысль вывезти семью в Берлин, но потом раздумал, вспомнив, что в скором времени лаборатория будет перевезена в столицу.

Вернувшись в Москву, он первым долгом посетил Белоцерковца, которого видел лишь накоротке года четыре назад. Приехав в Лосиноостровскую, Игнатьев еще издали заметил своего друга юности, стоявшего на веранде, изрядно поседевшего, с бритым лицом, худого, каким Анатолий Петрович был всегда. Игнатьев хотел подкрасться тихо и внезапно обнять его, но шутка не удалась. Анатолий Петрович почувствовал за спиной шаги, обернулся, узнал Александра Михайловича и опрометью бросился ему навстречу. Друзья крепко обнялись. Оба постояли несколько секунд молча. Первым заговорил Анатолий Петрович, пропуская друга вперед к лесенке веранды:

— Слыхал, Шура, о твоих успехах и радовался безмерно... Да и ты, отвечая мне дважды на письма, сообщал кое-что — всего лишь дважды—маленькими отписками. Ты попрежнему ленишься писать.

— Признаюсь, Толя, грешен я в нелюбви к писанию... Впрочем, и без писем ты все обо мне знаешь со слов друзей, поэтому расскажи о себе, — предложил Игнатьев, садясь на диван.

Белоцерковец вкратце рассказал о своих делах, которые отчасти знал и Игнатьев. С первых дней советской власти Анатолий Петрович работал инженером, переквалифицировавшись из электрика-путейца в строителя, и построил около десяти заводов и электростанций. Теперь он строил под Москвой завод, был весь поглощен своей работой, мечтал о строительстве гидростанций больших масштабов, воздвигаемых по плану ГОЭЛРО. Александр Михайлович с одобрением выслушал горячий рассказ друга, но попросил, чтобы он не очень торопился с планами новых работ, сказав ему:

— Ты сначала построишь мне завод самозатачивающихся инструментов.

— Это когда же? — заинтересованно спросил Белоцерковец.

— Вот испытаю резцы, тогда и решится вопрос.

— Ради твоего изобретения, Шура, я все на свете брошу.

— Спасибо, Толя, я знал, что ты так ответишь, Пока прошу тебя сделать в свободные часы наброски проекта завода на выпуск миллиона резцов в год.

— Ого, такой размах?!

— Думать такими масштабами меня научили в Высшем Совете Народного Хозяйства, где я имел предварительную беседу.