Время не ждёт
Шрифт:
После доклада выступили директора заводов, главные инженеры и рассказали об испытаниях «кубиков» и «столбиков», которые хорошо самозатачивались, нуждаясь лишь в маленькой подточке твердого слоя. Все они подчеркивали, что инструменты эти сберегают много ценного металла, большие средства; смена «кубика» на державке системы Игнатьева занимает доли минуты.
В заключение Серго Орджоникидзе подверг критике инструментальное объединение и его руководителя, требуя, чтобы они помогали изобретателю в его деле, затем, повернувшись к стенографистке, Серго продиктовал проект приказа.
Приказ Наркомтяжпрома номер 457 вышел вскоре — в июне 1933 года. В нем нарком
Приказ обсудили коммунисты лаборатории, а потом созвали на митинг весь коллектив. Митинг проводили наскоро, стоя. Игнатьев подошел и остановился возле Соколова, Белоцерковца, Лушникова и Богомолова. Секретарь партбюро обратился к собранию:
— Товарищ Серго хочет, чтобы до конца года было изготовлено сто тысяч резцов системы Александра Михайловича. Ответим на приказ нашего наркома встречным планом! Дадим больше?
— Дадим!!!
— «Кубиков» дадим и двести тысяч! — раздался чей-то голос.
— Двести? Можно и больше!
— До конца года «кубиков» можно дать тысяч четыреста! — зычно крикнул Богомолов.
— Если «Электросталь» не подведет с лентой!
— А я думаю — и все полмиллиона можно дать, — вмешался главный инженер. — Ведь из одного метра штанги можно около полусотни «кубиков» сделать. Сколько, Николай Федорович, метров двуслойной штанги дадите за смену?
— Нажму на все педали, так километра два сделаю. За мной дело не станет! — ответил Верещагин.
— Полундра, Верещагин! — закричал, предостерегая, рабочий Мошкин.
— Цыц! Не твое дело.
Спросили второго сварщика, шлифовщиков, фрезеровщиков, термистов. Выяснилось, что все берутся за выполнение пятисоттысячного встречного плана.
— Дадим полмиллиона резцов-кубиков! — снова прозвучал голос секретаря партбюро.
— Дадим! Дадим!
— Дадим полмиллиона!
— Пускай Александр Михайлович скажет слово!
— Просим Александра Михайловича!
— Просим! Просим!
— Давайте, Александр Михайлович!
Все обернулись туда, где он стоял. Но Александра Михайловича не было на месте, не было нигде. Он исчез. Начали искать его и нашли в кабинете. Он стоял, облокотившись на одну из нижних полок «музея» своих инструментов, прижав ладонь к левой стороне груди. Дышал он неравномерно и часто. Глаза Александра Михайловича были влажны от радости и блестели страдальчески от боли.
— Шура, что с тобой, Шура? — спросил Белоцерковец.
— Что с вами, что случилось, Александр Михайлович? — спрашивали другие, входя в кабинет.
— Ничего, ничего, — ответил тихо Игнатьев, — это просто «сердечная недостаточность».
В мастерской не унимался гул, визг, скрежет станков, не гасли искры. Шлифовщики очищали на камнях полоски быстрорежущей стали и штанги мягкой стали, затем передавали их Верещагину. Между обжимными вальцами лентосварочной машины металлы ярко накалялись, освещая лоснящееся лицо сварщика, и выходили с другой стороны слитной штангой. От времени до времени Верещагин поднимал защитные очки, вытирал серым платком пот с лица и, снова опуская очки на глаза, трудился. Бывший матрос задавал тон всему производству, стал законодателем его ритма. Шлифовщики, фрезеровщики, термисты, контролеры
Видя картину безукоризненно налаженного труда, Игнатьев приходил в хорошее настроение, испытывая неодолимую потребность поговорить с кем-нибудь. Как-то декабрьским утром, побуждаемый таким желанием, он подошел к Верещагину и, потрогав его за плечо, спросил:
— Ну как, Николай Федорович, созвучно, а?
— Вполне созвучно! — ответил Верещагин, рассмеявшись. Теперь он понимал, что слово это нередко употреблял не к месту. — Работа идет дружно, кипит, только уж больно тесновато стало, Александр Михайлович!
— Ничего, Николай, сегодня я был на Большой Семеновской. МИЗ переселится недели через две в новые корпуса, тогда и мы заживем.
Убедившись, что все в порядке, Александр Михайлович вскоре ушел домой работать над очередными изобретениями, число патентов на которые достигло двадцати шести. В течение дня он несколько раз приходил в лабораторию, интересуясь ходом дел. Жил он совсем рядом, получив неожиданно квартиру. А случилось это так: когда Горький вернулся после длительной отлучки в Москву, Игнатьев собрал вещи и хотел вновь переселиться в гостиницу. Догадавшись о намерении изобретателя, Алексей Максимович задержал его. Через два дня он сказал Игнатьеву, чтобы тот поехал на Маросейку в дом номер 7/8 получить ключ от квартиры. Изобретатель не удивился, а лишь покраснел, поняв, что Горький снова позаботился о нем.
Ежедневно Белоцерковец и Богомолов показывали Игнатьеву полученные с заводов отзывы о «кубиках» и «столбиках». Последние также изготовлялись сериями. Работники предприятий благодарили коллектив лаборатории, сообщая, что скромные «кубики», стоимостью по 80 копеек, их выручают, экономя дефицитный металл. «Для массовых работ «кубики» очень хороши, — писали с завода Можерез, — они в значительной степени самозагачиваются, производительны, расходуют меньше электроэнергии, вследствие того что не тупятся, как обычные, и сход стружки облегчен; они заменяют твердосплавные резцы».
— Эх, заменили бы совсем, если бы лаборатория Центрального института машиностроения сумела создать тончайшие пластинки твердого сплава или сплава с зонами различной твердости, — вздохнул Игнатьев.
— Ничего у них не получается? — спросил Белоцерковец.
— Нет, видимо это проблема нескорого будущего, — ответил изобретатель и, воспрянув, добавил: — Но ничего, наши стальные «кубики» и «столбики» вполне завоевали себе право гражданства.
Рогозинский, Бухман, Соколов тоже докладывали. Лесорубы прислали новые отзывы о трехслойных топорах, стойкость которых против обычных топоров повысилась в пять раз. Лесорубы и не рассчитывали, что топор может самозатачиваться до самого обуха. Балахнинский бумкомбинат хвалил двуслойные ножи для окорки древесины и круглые ножи для резки бумаги. Московские деревообделочные заводы писали о фуговочных фрезах, долотьях, железках для рубанков, которые также были очень стойки в работе вследствие частичного самозатачивания. То же самое писали обувные фабрики о ножах для вырезки кожи. Не было еще ответа из Монгольской Народной республики, куда послали партию ножниц для стрижки овец. Лаборатория заключила договоры с Главнефтью, Главуглем, Институтом механизации обработки древесины, с трестами «Строитель» и строительства набережных Москвы-реки, с металлообрабатывающими и камнеобрабатывающими заводами, поддерживала тесные связи с Академией архитектуры и другими организациями.