Время огня. Кипрей
Шрифт:
Они дошли до калитки, и баронет рассеяно кивнул в ответ на ее сбивчивую благодарность, принял протянутый плащ – всего на полмгновения их руки соприкоснулись, и видит небо, Антара не променяла бы этот миг и на сотню лет. Баронет вскочил в седло, а она долго еще смотрела ему вслед, молясь всем богам, чтобы он хоть раз обернулся. Было щемяще хорошо и одновременно мучительно страшно. Страшно от мысли, что не будет теперь свадьбы с кузнецовым сыном. И ни с кем другим не будет. Потому что ни на кого и никогда уже она не посмотрит так, как на этого человека, и никогда не вытравится из памяти резной точеный профиль.
Она стала приходить
Жизнь в Аннее не способствовала наивности, Антара прекрасно все понимала: нет у крестьянки шансов на взаимность господина. Впрочем, если б даже просто так, без взаимности, без благословения богов, на одну ночь – она пошла бы. Видит небо, с ним бы пошла! Только, в отличие от брата, Орвик Анней не интересовался интрижками с челядью, и она смирилась. Привыкла смотреть издалека и любить молча. Антара жила небогато, много приходилось работать, но соседи помогали, да и от родителей кое-какое добро осталось. И так бы продолжалось, наверно, если б не страшный случай у старого колодца.
Тот, кто лицом так похож был на самого дорогого ей человека, надвигался на Антару, протягивал руки… Ее мутило тогда от безумного, пустого взгляда Тэйма Аннея и от собственного отчаянного страха. А потом поединок двух братьев, ее собственная безумная выходка, короткий разговор с Орвиком… Виком. Второй раз в жизни он заговорил с Антарой, и видит небо, это стоило пережитого кошмара! Вернее, так девушке казалось, пока она еще не узнала, какую цену придется заплатить. И кто будет расплачиваться.
Люди барона пришли за ней следующей ночью. Антара думала, властитель Аннея прознал, что она, крестьянская девка, осмелилась поднять руку на его сына, но все оказалось еще страшнее. Барон встретил ее лично – величественный, отстраненный, страшный в своем спокойном гневе. Спросил, как все было, и, не дослушав, обвинил во лжи. Сказал, что на самом деле это старший его сын, Орвик, напал на нее у деревни. Когда Антара посмела спорить, барон ударил – несильно, кончиками пальцев, но девушка отлетела к самой стене. Сказал, что убьет, если она посмеет солгать еще раз. Антара со стыдом и отвращением к самой себе вспоминала теперь, как стояла перед бароном на коленях, как убеждала, клялась… А потом поняла наконец, что он и без нее знает правду. Знает, но по какой-то причине не хочет, чтобы ее узнали другие. И тогда она наконец сумела выпрямиться. Даже глаза отводить перестала.
– Тогда убивайте. Потому что другой правды у меня нет.
Он посмотрел на девушку, и лицо его резко изменилось, гнев ушел, уступая место усталости.
– Возьми деньги. Я дам тебе столько, что хватит на всю жизнь.
Небесные горы, не человек стоял перед ней, но тварь, явившаяся из глубин пекла. Как можно подкупать кого-то, заставляя очернять собственного сына?! Говорят, боги велели почитать
– Идите к демонам… господин.
Сказала, и сама поразилась звучанию своего голоса. Вот она – та черта, перешагнув которую, бояться уже нечего. Антара ждала, что он снова ударит. А может, вовсе убьет ее: что ему жизнь безродной девки, если он готов переступить даже через собственного сына?! А он только засмеялся – болезненно и совсем невесело.
– Думаешь, ты спасешь его своей правдой, Антара из Аннея? А выйдет наоборот. Ты ведь стоишь и думаешь, как я могу предать своего наследника, родную кровь… А он перестал быть мне сыном, когда сам предал меня. И теперь он – угроза и мне, и моим землям. И как бы страшно и больно ни было мне самому, я должен избавиться от этого человека. Помоги мне изгнать Орвика, и он останется жить. Солги на суде. А если скажешь правду… На стене будет стоять лучник, и он выстрелит. Не в тебя – в него. Не думал, что доживу до дня, когда буду просить о чем-то крестьянку, но я прошу. Солги на суде, не дай мне запачкать руки его кровью.
Как страшно звучала его речь, как безумно. Как жег стальной отблеск в его глазах – зеленовато-голубых, совсем таких же, как у его сыновей. И Антара верила, верила, что это безумное, озлобленное существо убьет человека, который дорог ей больше всего на свете.
Боги милостивы. Антара почти не помнила суда во внутреннем дворе аннейской крепости – слишком страшно оказалось смотреть в лицо подсудимого, к которому кровавой коркой присохли растерянность и обида. А затем – глухое, беспросветное бессилие. Все это отпечаталось в памяти блеклыми клочками, и только потому Антара сохранила хоть тень собственного рассудка. Все, что помнилось ей отчетливо – это удушающий запах черемухи и силуэт человека с луком наизготовку – вверху, на одной из крепостных стен. Она видела его совсем мельком, может, он вовсе ей померещился, и все-таки.
А еще барон в самом деле заплатил Антаре. Он не солгал: на такую сумму крестьянка могла бы жить очень долго. Могла бы. Только как жить со страшным грузом вины перед Орвиком? Вначале Антара рыдала, уткнувшись лицом в иссушенную траву на полу собственного дома, злые, безнадежные слезы выедали глаза. Потом, когда кончились и они, девушка поднялась на ноги. Пусть боги простят ее мысли, но, покидая дом, она собиралась пойти к одному из аннейских озер, знаменитому своими омутами. Приладить на веревку тяжелый камень, закрепить на шее…
Только что-то остановило. Может, постыдный страх, а может, нежелание упрощать жизнь ненавистному барону. Или напротив – отчаянное желание хоть чем-то искупить свою вину перед Орвиком Аннеем. Так она выкупила у знакомого парня из гарнизона коня, доспехи и арбалет.
А потом были дни бесконечной скачки, ночь на Южном тракте и первый убитый Антарой человек – разбойник, вооруженный луком, которого она застрелила в спину. И бой у моста, где пришлось, забыв о том, что ее могут узнать, влезть в самую гущу. Орвик – прекрасный боец, едва ли он нуждается в защите такой неумехи, как она, но ведь для того, чтоб отвлечь на себя внимание, много ума не нужно, верно?.. Вот она и отвлекала всеми силами. Плечо поцарапали – несильно, кажется…