Время освежающего дождя (Великий Моурави - 3)
Шрифт:
– Мудрый купец Вардан часто без благословения всемогущего обходился, а царя Баграта Скупого до сего часа помнит. Единственный раз вознамерился на привезенную им из Шемахи драгоценную ткань не наложить царской пошлинной печати. Царь Баграт проведал об этом и запретил оценивать парчу дороже, чем холст тбилисской выделки. Только не менее мудрый князь Шадиман мог спасти мудрого купца Вардана, посоветовав ему преподнести драгоценную ткань скупому царю, за что богоравный милостиво разрешил Вардану продать слоновые бивни, привезенные вместе с тканью,
Густо захохотали амкары, держась за серебряные пояса. Под сводами караван-сарая прокатилось гулкое эхо.
– Видишь, Моурави, - вытирая пестрым платком слезы, проговорил старый пурщик Бекар, - даже парчу сбыть без царя нельзя, а ты задумал торговлю поднять.
– Если магометане пронюхают, что без царя живем, нас, как халву, растащат, - добавил солидный дукандар - владелец лавки пряностей.
– Стадо должно иметь пастуха, торговля - мелика, амкары - уста-башей, войско полководца, а царство - царя.
– Вы правы, друзья мои, - сказал Саакадзе, - но разве избранный церковью и владетелями царь уже не на пути к трону? Потом, кто подумал, что царство, поднявшись на высоту победы, нуждается в ваших кисетах? Кто из вас прочел марткобские свитки с перечислением трофеев, захваченных мною у персидских сатрапов? Вот здесь уважаемый Ясон верно говорил: следует убеждать или монетой, или шашкой. Оба средства хороши, ко монета звенит громче, когда защищена шашкой. Закрепить отвоеванное нужно, новые века идут, новые дела! Вот я и решил создать постоянное войско, жду царя. Тоже люблю иногда надежной подписью скреплять задуманное.
Амкары насторожились. Ясон подался вперед, приложив ладонь к уху. Купцы многозначительно переглядывались, и четки стучали все тише.
Помолчав, Саакадзе медленно продолжал, словно в раздумье:
– Соберу тысяч двадцать дружинников, а может, сорок, пятьдесят, конных и пеших. Всех одеть и вооружить придется, шашки, папахи, чохи, цаги, а коням - седла, подковы, чепраки - все нужно будет. Хотел точно узнать, сколько у купцов товара, а у амкаров - изделий. У кого много - больше закажу, у кого мало - меньше.
Амкары и купцы покраснели, словно вынырнули из кипящей воды. Сиуш огромным ярким платком вытер на затылке капельки пота. Мелик так и застыл с приподнятой бровью.
– Можно проверить...
– нерешительно начал и опасливо оборвал оружейник Гогиладзе.
– Небогатым на год можно пошлины уменьшить, - продолжал Саакадзе, - уже положил об этом царя просить...
– Если никто не будет пошлин платить, чем царство содержать? забеспокоился Сиуш.
– Чужеземным купцам закажу половину.
– Как можно такое, Моурави?
– вскрикнул Эдишер.
– А наши амкарства что будут делать?
– Не хочу вас обременять, друзья. Я полагаю, у вас, купцов, мало осталось товаров. Что найдете, заберу, а остальное купим на стороне...
– Неслыханное дело, Моурави!.. Значит, мы на наши лавки должны замки повесить!
–
Шумно вскочили амкары, купцы, стараясь не потерять солидность, но не в силах скрыть тревогу. Они окружили Даутбека, Ростома, Дато, пытаясь их задобрить. Эрасти, с удовольствием разминая ноги, кричал конюхам, чтобы скорее подводили коней: Моурави торопится!..
Наутро дудукчи затрубили в дудуки, а барабанщик забил в дапи. Главный глашатай с миндальной веткой на остроконечной шапке оповещал город о намерении Великого Моурави отправить в турецкие санджаки два больших каравана:
– ...Начинается время веселой монеты! Караванный путь через Хеоба и Самцхе-Саатабаго безопасен! Все повороты охраняют молодцы - дружинники царских азнауров!..
Купцы всполошились, бросились к мелику, там уже толпились уста-баши. Не успел Эдишер шепнуть: "Только бы не опоздать!", как Сиуш схватил папаху. За уста-башами ринулись к Саакадзе и мелик, и нацвали, и гзири.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На зеленый двор Мухранского замка въехали князья. Многочисленная свита бряцала оружием; ржали кони, стремясь к стойлам. Радушные возгласы домочадцев, слуг, приживальщиков сливались с приветствиями старых и молодых Мухран-батони.
Зураб, оправив хевсурский нагрудник с золотыми крестиками, отвесил поклон старому князю и, войдя в зал, приступил к задушевному разговору. Но Мухран-батони отмахнулся:
– Знаю, запросто не приехали. Наверно, опять о нуждах царства беседа. Раньше еда, отдых, а завтра обсудим.
Упрямство Мухран-батони слишком хорошо известно, сопротивляться бесполезно, тем более что слуги уже пронесли на вертеле зажаренного кабана, а в больших чеканных кувшинах - искристое вино. В трапезной под высокими сводами на видном место поблескивали персидские сабли, щиты и копья, отбитые у Эреб-хана. В полумгле каменных углов висели рядами древние мечи и кольчуги, на них еще темнели пятна крови наездников Чингиса и арабов. На толстой цепи с потолка, расписанного фресками, спускался светильник со множеством обвитых серебром рогов, из которых подымались цветные свечи.
Сам светлейший Липарит, любитель утвари, удивлялся обилию золотой посуды, ловко разносимой прислужниками.
В конце длинной трапезной сидели, по старшинству лет, бесчисленные приживальщики и приживальщицы, одетые кто в платье, схожее с княжеским, а кто - с азнаурским, времен Луарсаба Первого. Они раболепно подхватывали заздравные тосты, шумно встречали остроумные сравнения старого Мухран-батони или скорбно вздыхали, когда поминали мертвых. Если же отмечали подвиги кого-либо из витязей, мужчины приосанивались и важно подкручивали белые как снег или черные как смоль усы. А когда говорили о возвышенной любви, старые девы, откидывая со щек полинялые букли, бросали на Зураба обжигающие взгляды и тотчас застенчиво опускали выцветшие ресницы.