Время освежающего дождя (Великий Моурави - 3)

Антоновская Анна Арнольдовна

– Судьба, Мусаиб. Я плакала за себя и за тебя. Я тоже одинока, с каждым днем мне становится страшнее, не лишай меня, дорогой Мусаиб, расположения и отеческого совета.

Давно заглохшие чувства проснулись в груди евнуха, ему захотелось иметь друга, как раз такую чистую девушку, с кем можно обо всем говорить. И дружба возникла настоящая, большая и долгая...

Мусаиб воспитал шаху любимую жену, приказав евнухам зорко следить за обитательницами гарема, не допуская ни одну удостоиться высокого звания.

Многим обязана Тинатин верному Мусаибу. Но и евнух обязан многим

царственной Лелу. Он подолгу сидел у нее, угощался вкусным шербетом и любимыми яствами, приготовленными для него. С каждым годом беседа становилась интереснее, а игра в нарды или в "сто забот" тоньше и сложнее. Шаху Мусаиб не переставал повторять: нет в подлунном мире сердца, преданнее сердца ханум Лелу, нет ума светлее ее ума, нет любви ярче любви Лелу к повелителю Ирана.

И, как бирюзовые изразцы после дождя, для шаха всегда были свежи глубокие глаза Тинатин. А когда она родила ему сына, казалось шаху, что он сбросил с плеч тяжелый груз военных лет и вновь стал Аббас-мирзою, юным правителем Герата. Теперь он не замечал красоты хасег, режущих взор пестротой шелков и сверканьем камней. Он соглашался с Мусаибом, что скромная из скромных и возвышенная из возвышенных Лелу - жемчужина, наполняющая Давлет-ханэ розовым светом.

Отпивая из фарфоровой чашечки душистое каве, Мусаиб выжидательно поглядывал на слегка смущенную доброжелательницу.

– Ты знаешь, мой Мусаиб, - тихо проговорила она, - источник моих тайн для тебя открыт всегда... хочу твоих мыслей в очень тонком деле.

– Говори, ханум. Но я не обижусь, если у тебя есть от меня тайны, ибо человек многое скрыл бы и от аллаха, если бы аллах не обладал способностью все видеть.

Тинатин притворилась непонимающей и еще тише выразила неудовольствие: жестокие наклонности Сэма внушают опасения, а Зюлейка потакает отвратительным поступкам сына.

– Царственная Лелу хочет для Сефи-мирзы другую жену?

– Нет, хасегу.

– Уже выбрала?

– Да. Ты, вероятно, заметил мое внимание...

– К Гулузар?

– Да, мой Мусаиб... Она самая неискушенная.

– Ты хочешь, моя госпожа, чтобы Гулузар родила Сефи-мирзе сына?

– Да... Жену не стоит брать: шах-ин-шах - да продлит аллах его жизнь до конца света!
– будет спокойнее, если в гарем-ханэ окажется меньше законных жен и сыновей.

– Гулузар уже знает о твоем благосклонном намерении?

– Нет, мой Мусаиб, я раньше хотела проверить ее, на днях даже посетила домик хасеги. А сейчас жду твоего совета и помощи.

Мусаиб облегченно вздохнул: ему, конечно, донесли о посещении царицей наложницы. Огорченный, он думал, что Лелу украдкой захотела повидаться с Нестан. Это его встревожило: значит, Лелу уже перестает доверять другу, а сама рискует попасть в немилость к шаху. Но нет, первая ханум по-прежнему откровенна с ним, приблизила Гулузар ради сына, а княгиня Нестан тут ни при чем. Мусаиб повеселел, попросил еще чашку каве и, насколько мог, мягко сказал:

– Свет моей одинокой старости, все желанное тобою - для меня повеление. Я сумею убедить шах-ин-шаха подарить Сефи-мирзе хасегу, но тогда княгине придется переселиться к другой, или пожелаешь оставить

ее у Гулузар?

– Твоя мудрость да послужит мне отрадой, ибо долгие колебания мои происходили как раз из нежелания причинить новые огорчения Нестан. Шах-ин-шах в своем милосердии скоро позволит мне взять бедную в мой дом.

– О княгине шах-ин-шаху не буду напоминать, она переселится вместе с Гулузар в голубой дом, он примыкает к саду Сефи-мирзы...

Тинатин благодарно улыбнулась. Потом поговорили о предстоящем приходе купца Вардана. На просьбу Тинатин разрешить покупать и наложницам Мусаиб многозначительно ответил: пусть придут со служанками. Но Тинатин будто не поняла намека и выбрала евнуху лучший персик, начиненный толченым орехом.

Не притронувшись к утренней еде, Вардан, полный страха и волнения, складывал роскошные вышивки. Для шахских жен - в отдельный, темно-синий, бархатный хурджини, для остальных - в холщовые тюки. Особенно тщательно он обернул в камку простые коши, в них зашито послание княгини Хорешани. Но как найдет он Нестан среди сотен закутанных мумий? Может, сама догадается, зачем Мудрый, как глупец, сел в раскаленную персидскую жаровню.

Эти думы купца прервал стук в дверь. Торопливо прикрыв сундук с кисетами, Вардан оттолкнул медный засов. Бесцеремонно отстранив его, в комнату вошел старый дервиш, следивший за ним в эти дни. Вардану особенно неприятным показалось его грязное коричневое сморщенное лицо.

Дервиш как-то странно подпрыгнул, потом вскинул руки и прогнусавил:

– Любящие "льва Ирана" - в цветнике единения! Любящие "льва Ирана" - да проникнутся великодушием! Да будут принесены в жертву прославления "льва Ирана" жизнь каждого и имущество!

Вновь подпрыгнув, как обезьяна, протянул руку и потребовал уступить на благую цель пять бисти. Вардан рассердился: что он, меняла?! Или богатый хан?! Притом же Вардан - христианин, и у него на родине достаточно своих монахов, требующих то на бога, то на черта...

Но дервиш пустился в изощренные объяснения:

– Дервиш - избранный, милосердие и владыка прощения, лекарство от всех болезней. Избранный - родник доброты и сострадания, источник благости и мудрости! Избранный - друг всех, жестоко страдающих. Дервиш сострадает положению купца!

Вардан рассвирепел: он занят торговлей, сейчас за ним придут прислужники Давлет-ханэ, и он направится в гарем-ханэ, а избранный пусть убирается в шайтан-ханэ. Для такого путешествия вполне достаточно и двух шаев. И Вардан швырнул дервишу крохотные монетки.

Дервиш расхохотался, опустил монетки за пазуху и заявил, что он не уйдет, пока купец не добавит еще один туман, иначе он сообщит добрым слугам великодушного "льва" не о вышивках, а о послании от ханум Хорешани.

Выпучив глаза, Вардан несколько мгновений молчал, но, как дикий козел, почуяв смертельную опасность, вдруг ощетинился. Как смеет жалкий дервиш подозревать знатного купца, удостоенного высоким доверием и преданного "солнцу Ирана"? Вот придут ферраши, и он расскажет, как оклеветал гостя из Картли святой бездельник, от которого отвернулся даже всемилостивейший аллах, отметив его отвратной рожею.