Время первых. Судьба моя – я сам…
Шрифт:
Все у меня получалось, учиться, правда, некогда было, а так все нормально. И при этом я еще коров пас. А еще, особенно в 1946 году, когда есть было совсем нечего, мы с матерью ходили по полям и собирали прошлогоднюю картошку, которая там осталась.
1946 год очень голодный был. Из школы прихожу, и мы с матерью идем в поле, собирать прошлогоднюю гнилую картошку. Я заметил одну особенность. Там, где осталась картошка, образуется шишечка. Я подхожу и говорю: «Мам, на счастье рябых кур». Это у меня было такое детское заклинание. Раз, поднимаю – картошка. А мама жалуется, что у нее ничего нет. Я
В школе я пошел заниматься в кружок изобразительных искусств при Дворце пионеров, мне так это нравилось. А недалеко была школа переподготовки летчиков-истребителей, и я видел, как они там «кувыркались». Но не это меня тронуло. Когда я увидел фильм «Истребители», где Марк Бернес исполнял главную роль… Эх! Я несколько раз смотрел этот фильм… Рядом был клуб строителей, я проходил любыми путями, буквально проползал в зал.
А еще, я помню, к нам в барак приехал летчик – френч, портупея, сапоги, брюки-галифе. И я все время за ним следил. Я за ним просто бегал, пока он меня не заметил и не сказал:
– Ты чё, малец?
– Хочу быть таким, как вы…
– Так в чем же дело? Расти. В школе учись. И еще надо умываться.
Когда появилась «Повесть о настоящем человеке», я перечитывал ее много раз, особенно описания воздушных боев, они там так были описаны, что я просто бредил всем этим. У меня было столько моделей сделано! Все самолеты, которые у нас имелись, сделаны были. Они все были из дерева – целый самолетный парк. И танк у меня был, который тарахтел по-настоящему: я прорезал в гусенице отверстие, пробивал пятак насквозь, пришивал все шурупами, и это громыхало, как настоящий танк.
Мама очень уставала. Однажды я делал биплан По-2 – она прилегла днем отдохнуть, а я все колочу. Она просит: «Прекрати сейчас же». А я все продолжал, и тогда она встала, схватила мой По-2 и выбросила в окно. Крылья поломала. Я рыдал, и ушел ночевать в сарай. Отец меня нашел, поддал пинка, но я на всю жизнь запомнил, как мама сломала мой самолет.
А во втором классе пришел учиться к нам эвакуированный мальчик, Лева Попов, у него много вещей интересных было, и он мне показал только что напечатанную книжку «Айвазовский», я уже интересовался этим художником. Мне очень хотелось иметь эту книгу, я стал уговаривать продать мне ее. Он наотрез отказался. Но потом поставил свои условия: отдам за месячную пайку (нам давали на большой перемене 50 граммов хлеба и ложечку сахара). Так мы сговорились. Ничего, жри, подавись этим хлебом, зато у меня теперь Айвазовский!
Он пошел дальше – показывает мне коробочку акварельных красок, их никто не выпускал, довоенные еще. Опять месячную пайку хлеба пришлось отдать за эту коробку использованных наполовину красок. Вот ими-то я и расписывал потом печки.
Еще месяц я ничего не ел, все отдавал ему. Ладно, думаю, последний раз. А он мне показывает значок – это был зеркальный Ленин! И мне так хотелось этот значок иметь, и я опять «залетел» на месячную пайку хлеба.
И
Переезд в Калининград
В 1946 году моя сестра Люба была направлена с супругом в Калининград (тогда еще Кёнигсберг) – на восстановление вагоностроительного завода. Осмотрелись, обжились в «неметчине». А через два года и всех остальных к себе позвали. Нет, обещанного вербовщиками рая они там не увидели. Тем не менее в чужой Пруссии условия оказались лучше, чем в родных местах. Все-таки в Сибири жестковат климат, да и сразу отдельный домик дали.
Трудно даже представить, что это тогда было. Город весь был разрушен. В 1944 году английская авиация разбомбила город, культурную, историческую части, а оборонные пояса не тронули, оставили – дескать, пусть Советы расхлебывают сами… Ну, мы много там людей потеряли при штурме крепости…
Но город все же сделали, хороший город. Я там продолжил учиться в школе (до войны это была немецкая академия художеств). И друзья у меня там были из непростых семей. В общем, в классе я был один, у которого родители простые. В основном родители были офицеры, инженеры, все с высшим образованием…
Кстати, мне первый раз день рождения отпраздновали, когда я учился в девятом классе в Калининграде. Пригласил своих товарищей школьных, было пять девочек. Мать приготовила холодец, пили морс из клюквенного сока. Никакого вина или шампанского не было – и в голову не приходило.
В Калининграде я, не имея даже паспорта, был послан райкомом комсомола пионервожатым на все лето: у меня было полсотни мальчиков в отряде, начиная от семи лет и кончая… Был такой Женя Квасов, он был старше меня на год. Я был в восьмом, он – в девятом классе. Но это была такая закалка – целое лето один с детьми, воспитательница была тоже моя одноклассница, Соня Граховская, такая серьезная девочка… Два шестнадцатилетних человечка и пятьдесят детей. И надо было все лето жить на берегу моря, это же опасно очень.
А этот Квасов был сыном главного инженера вагоностроительного завода, а мой – энергетиком дежурным. Я физически был хорошо подготовлен. Боксом занимался, был чемпионом области по метанию копья. Устраиваю спортивные соревнования. Начинают маленькие. И бокс. Мои кричат:
– Давай теперь ты!
Я спрашиваю:
– С кем?
– С Женей Квасовым!
А он старше меня. Но я-то знаю, что я посильнее буду. Он мнется. Его отец кричит: «Женька, дай ему!» Он выходит. Смотрю, он уже меня боится. Я его так публично «отвозил». Я тогда уже авторитет имел конкретного человека.
На следующий год я уже себя попробовал в качестве преподавателя физкультуры в пионерлагере. Это место Отрадное, рядом со Светлогорском. Сорок километров, и бывало так, что я вечером на велосипед – и в Калининград, к родителям, а утром вставал в пять утра, на велосипед – и в Отрадное, чтобы на зарядке быть в семь тридцать.
У меня был гоночный велосипед, он легче дорожного. Конечно, опасно было ездить по автостраде, но раз в неделю я себе это позволял, к этому времени я был уже в сборной области по велосипеду.