Время щенков
Шрифт:
Хельга поднялась и, обойдя стол, взяла Герду за плечи.
– То, что ты живешь рядом с рогатыми, не делает тебя тиллом. Я всегда восхищалась Флорансой, какая она чистая, аккуратная, а ведь ночует не в теплом доме. Это, наверное, особое искусство. Хотела б я ему научиться, а то стоит пройти весной по улице, и весь подол в пятнах. Перед людьми стыдно. А уж Гудрун ругается…
Молодец все-таки у меня сестрица, умница. Я бы полчаса пыхтел, подыскивая нужные слова, а потом выдал какую-нибудь напыщенную глупость, которая бы окончательно все испортила. А Хельга говорит просто, по-человечески. И Герда, глядя
Мне захотелось вскочить и обнять их, безмерно дорогих и любимых, обеих вместе, как когда-то отец обнял нас с сестрой, поручая дуг другу. Вряд ли Хельга и Герда когда-нибудь станут подругами, но моя радость уже никогда не будет в этом доме чужой.
Но умиляться и восхищаться долго мне не позволили.
– Дверь, – сказал Оле. – Прошлой зимой я сам следил за тем, как наш кузнец вбивал в притолоку железные костыли и натягивал цепи. А ты, Хельга, тогда же опечатала вход в дом Орма Бъольта. А теперь нет ни цепей, ни печатей. Дверь оказалась открыта.
– Это не мы! – замотала головой Герда. – Мы с Флорансой не видели никаких цепей. И печатей тоже.
Хельга и Оле быстро переглянулись.
– Так я и думал. Женщинам, даже вдвоем, со всем этим железом не совладать. Дом был нужен кому-то еще.
– Дом и Герда в нем.
– А кто хочет меня украсть? – спросила Герда. – И зачем? Я ведь не королевская дочка.
Королевская дочка… Девочка-подкидыш, о семье которой ничего не известно… Его Величество Хрольв Ясный вот-вот прибудет в Гехт… Фу ты, фунс! Я даже головой помотал, прогоняя дурацкие мысли. Романы у нас читает Герда. А я ее и такую люблю, без папы-короля.
– Мы верим, что ты не принцесса, – вкрадчиво сказала Хельга. – Но кто ты? Поведай нам.
Герда рассказала все, что уже знал я. Ей было неприятно – приют Благого Берне не самое счастливое и приветливое место в Фимбульветер, – и ладонь Герды подрагивала в моей руке, но все же ученица Флорансы не лгала. Я знал это.
– Вот и все, что я могу вам сказать. Это правда. Разве ж можно врать тем, кто хочет тебе помочь?
– Ясно, – кивнула расхаживающая по комнате Хельга.
– Чего? – изумился Оле. – Я так ничего и не понял. Девочка два месяца как вышла в город, никого кроме нас не знает. Кому она могла помешать или понадобиться?
– А вот это нам и придется выяснять долго и старательно. Может быть все, от дележа наследства до подпольного борделя и работорговли. А то еще чего похуже. Ритуальные ножи иногда изготавливают из-за дурного форса, но редко, очень редко. И себя такие воображалы как правило не убивают. Будет так, – сестра резко остановилась, повернулась на каблуках. Подол синего платья колыхнулся косыми складками. – Герда, сегодня ты ночуешь здесь. Завтра утром уходит караван, отвезем тебя в Къольхейм. Кто бы ни злодействовал в Гехте, ему будет трудно подобраться к тебе в замке.
– А…
– Наши родители любят гостей, – коротко усмехнулась сестра. – А здесь ты будешь только мешать.
Герда неуверенно обернулась ко мне. Не находя нужных слов, я только быстро закивал. Жаль расставаться с моей радостью хоть на день, но… Герда в Къольхейме! Я представил, как она сидит за столом в окружении нашей дружной радушной родни, как вместе с мамой сматывает клубки шерсти в Башне Жен, как проходит по галерее,
– Вы совершенно неправильные вурды, – задумчиво сказала Герда. – Ни в одной книжке про таких нет.
– Но ведь ты доверяешь нам?
– Да.
– Значит, поедешь в Къольхейм?
– Поеду. Только вы, пожалуйста, найдите того… тех, кто убил Флорансу.
– Найдем, – ответили мы все трое.
Спать Герду определили на «кошачью лежанку», довольно широкую лавку, зажатую между печкой и стеной. В этом теплом местечке приятно поваляться четверть часика, отогреваясь после морозной улицы, а забираться туда на всю ночь никому и в голову прийти не могло. Но Герда сама выбрала себе пристанище.
Мы собрались на кухне, пытаясь вспомнить, куда идут от печи воздухоотводные трубы и какую из пустующих комнат наверху можно прогреть быстрее прочих. Пока судили да рядили, Герда заглянула за печку.
– А можно, можно я буду спать здесь?
Закрытая сверху, снизу и с трех сторон по бокам «кошачья лежанка» выглядит настоящей фриттовой норой. Любящие жить в узких скальных щелях зверьки давно уже стали символом гибкости и изворотливости. Но достать фритта из норы невозможно. Кому-то хочется простора, кому-то – защищенности.
На том и сошлись.
Остаток вечера прошел в суете и беготне, чем-то похожей на подготовку к обороне замка. Гудрун, явно решившая взять Герду под свое покровительство, водрузила на плиту большой котел и погнала нас с Оле с ведрами на крышу, к установленным там большим чанам, в которых накапливается снег. Вообще-то будущую воду носят при свете дня, когда нет необходимости сжимать в одной руке дужку ведра, а в другой блюдце с горючим кристаллом. Неудивительно, что весь снег в котел не попал, часть просыпалась на лестницу и на пол кухни, и тут же растаяла. Домоправительница рявкнула на нас за то, что развели слякоть, пришлось брать тряпки и все вытирать. Пока возились с этим, Гудрун выдала Герде постельные принадлежности, а также безразмерную рубаху и полотенце и загнала подопечную в закуток за кухней, где стояла уже наполненная теплой водой бадья. На нас же, высунувшись из-за двери на секунду, домоправительница сердито шикнула и велела не топтаться по мокрой лестнице, а убираться к себе. Хельга, улизнувшая наверх еще в самом начале безобразий, добавила, что караван уходит рано утром и хорошо бы не проспать его отбытие.
Выгнав нас, Гудрун вытащила стол на середину гостиной и расстелила отрез бежевой ткани. Когда я закрывал за собой дверь в комнату, наша домоправительница, пощелкивая ножницами, ворчала, что никто не посмеет сказать, будто в доме Къолей живет оборванка.
Так и не удалось мне в тот вечер поговорить с Гердой.
Кто как, а я перед важным событием спать вовсе не могу. Буду вертеться всю ночь, мучиться, тягать из-под подушки часы, горестно смотреть на них, понимая, что времени для сна остается все меньше, потом засну меньше чем за час до побудки и буду весь день осоловелый и злой. Лучше уж вовсе не ложиться.