Время секонд хэнд
Шрифт:
Показывает мне свой блокнот с цитатами из сочинений марксистских классиков. Записываю себе одну ленинскую цитату: «Я согласен жить в свином хлеву – только была бы в нем – советская власть». Признаюсь, что и я Ленина не читала.
…Ну а это другая… другая сторона… Для разрядки… У нас разговор, как говорится, в узком кругу, за столиком. В Кремле был свой повар. Все члены Политбюро заказывали ему селедочку, сало, черную икру, а Горбачев все больше нажимал на каши. Салатики. Черную икру просил ему не подавать: «Икра под водочку хорошо идет, а я не пью». Диеты у них с Раисой Максимовной, разгрузочные дни. Ни на кого из прежних генсеков он не был похож. Совсем не по-советски, нежно любил свою жену. Гуляли они, держась за руки. А Ельцин, к примеру, с утра просит стопочку и огурчик. Вот это – по-русски. (Пауза.) Кремль – террариум. Я расскажу… Только печатайте без моей фамилии… анонимно дайте информацию… Уже я на пенсии… Ельцин набрал свою команду, «горбачевцев» вымели, так или иначе всех убрали. Поэтому и сижу с вами, что пенсионер, а так бы молчал как партизан. Диктофона не боюсь, но он мне мешает. Привычка, знаете. Нас просвечивали, как на рентгене… (Пауза.) Вроде бы мелочь, но это характеризует человека… Ахромеев переехал в Кремль и сразу же отказался
…Читаю Троцкого «Моя жизнь». Там хорошо показана кухня революции… Все сейчас засели за Бухарина. Его лозунг «Обогащайтесь, накапливайте» пришелся ко двору. В самый раз. Бухарчик (как окрестил его Сталин) предлагал «врастать в социализм», Сталина называл Чингисханом. Но тоже фигура неоднозначная… Готов был, как все, бросать людей в топку мировой революции, не считая. Воспитывать расстрелами. Это не Сталин первый придумал… Все они военные люди – после революции, после гражданской войны. После крови… (Пауза.) У Ленина есть замечание, что революции приходят тогда, когда они сами этого хотят, а не кто-то хочет. Да… вот… так… Перестройка… гласность… Всё мы упустили из рук… Почему? В высших эшелонах власти было немало умных людей. Читали Бжезинского… Но представление было такое: подремонтируем, подмажем и дальше поедем. Не знали, до какой степени нашим людям надоело все советское. Сами мало верили в «светлое будущее», но верили, что народ верит… (Пауза.) Нет… Ахромеева не убили… Отбросим конспирологические теории… Самоубийство – это был его последний аргумент. Уходя, он все-таки сказал о главном: летим в бездну. Была огромная страна, эта страна выиграла страшную войну – и вот она рушится. Китай не рухнул. И Северная Корея, где люди мрут от голода. И маленькая социалистическая Куба стоит, а мы исчезаем. Нас взяли не танками и ракетами, а разрушили то, чем мы были больше всего сильны. Наш дух. Сгнила система, сгнила партия. И может быть, именно поэтому… это тоже одна из причин его ухода…
…Родился он в глухой мордовской деревне, рано лишился родителей. Ушел на войну курсантом военно-морского училища. Добровольцем. День Победы встретил в госпитале – полное нервное истощение, весил тридцать восемь килограммов. (Пауза.) Победила измученная, больная армия. Истощенная, кашляющая. С радикулитами, артритами… язвенной болезнью желудка… Я такой ее помню… Мы с ним из одного поколения – люди войны. (Пауза.) От курсанта он поднялся до самых вершин военной пирамиды. Советская власть дала ему все: высшее воинское звание Маршала, Звезду Героя, Ленинскую премию… Не наследному принцу, а мальчику из простой крестьянской семьи. С глухой окраины. И тысячам таких, как он, дала она шанс. Бедным… маленьким людям… И он любил советскую власть.
Звонок в дверь. Заходит кто-то из знакомых. Что-то долго обсуждают в прихожей. Когда N. возвращается, я вижу: он немного расстроен и говорит уже не так охотно, но потом, к счастью, снова увлекается.
– Мы вместе работали… звал к нам… Отказался: это партийная тайна, и разглашать ее нельзя. Зачем подпускать к ней чужих (Пауза.) Я не был другом Ахромеева, но я его знал много лет. Никто не пошел на крест ради спасения страны. Один он. А мы стали хлопотать о персональных пенсиях и сохранении за нами государственных дач. Не могу промолчать…
…До Горбачева наших лидеров народ видел только на трибуне мавзолея: ондатровые шапки и каменные лица. Анекдот: «Почему исчезли ондатровые шапки?» – «Потому что номенклатура размножается быстрее, чем ондатра». (Смеется.) Нигде столько не рассказывали анекдотов, как в Кремле. Политических анекдотов… антисоветских… (Пауза.) Перестройка… Точно не помню, но мне кажется, что первый раз я услышал это слово за границей от иностранных журналистов. У нас чаще говорили: «ускорение» и «ленинский путь». А за границей начался горбачевский бум, весь мир заболел «горбиманией». Там перестройкой называли все, что у нас происходило. Все перемены. Если по улице ехал кортеж с Горбачевым, стояли тысячи людей вдоль дороги. Плач, улыбки. Это все я помню… Нас полюбили! Исчез страх КГБ, а главное – объявлен конец ядерному безумию… И за это мир был нам благодарен. Десятки лет атомной войны боялись все, даже дети. Привыкли смотреть друг на друга из окопа. Через прицел… (Пауза.) В европейских странах стали учить русский язык… в ресторанах подавали русские блюда: борщ, пельмени… (Пауза.) Я десять лет проработал в США и Канаде. Вернулся домой в горбачевское время… Увидел много искренних, честных людей, желающих во всем участвовать. Я видел таких людей… когда полетел в космос Гагарин… Такие лица… У Горбачева было много единомышленников, но меньше всего их было среди номенклатуры. Цековской… обкомовской… «Курортный секретарь» – это за то, что взяли его в Москву из Ставрополя, где любили отдыхать генеральные секретари, члены Политбюро. «Минеральный секретарь» и «сокин сын» за антиалкогольную кампанию. Компромат накапливался: будучи в Лондоне, не посетил могилу Маркса… Случай небывалый! Вернулся из Канады, нахваливал всем, как там хорошо. И то хорошо, и это… а у нас… Понятно, что у нас… Кто-то не выдержал: «Михаил Сергеевич, и у нас так будет лет через сто». – «Ну, ты оптимист». Кстати, тыкал он всем… (Пауза.) Прочел у одного «демократического» публициста, что военное поколение… это значит – мы… слишком задержалось у власти. Победили, отстроили страну, и надо было уходить, потому что другого представления о жизни, кроме как жить по военным меркам, не имели. Из-за этого так отстали от мира… (Агрессивно.) «Чикагские мальчики»… «реформаторы в розовых штанишках»… Где великая страна? Если бы это была война, мы бы победили. Если бы война… (Долго успокаивается.)
…Но чем дальше, тем больше Горбачев напоминал проповедника, а не генсека. Стал телезвездой.
…Мы уже начинали эту тему… От Сталина и до Брежнева во главе страны стояли руководители, которые воевали. Пережили время террора. Их психология сложилась в условиях насилия. Постоянного страха. Не могли они забыть и сорок первый год… Позорное отступление Советской армии до Москвы. Как в бой солдат отправляли со словами: оружие добудете в бою. Людей не считали, а патроны считали. Нормально… Логично, что люди с такой памятью верили в то, что для победы над врагом надо клепать танки и самолеты. Чем больше, тем лучше. Вооружения в мире накопилось столько, что СССР и Америка могли убить друг друга тысячу раз. А оружие продолжали клепать. И вот пришло новое поколение… Вся горбачевская команда – это дети военных лет… В их сознание впечаталась радость мира… маршал Жуков, принимающий парад Победы на белом скакуне… Уже другое поколение… и другой мир… Первые не доверяли Западу, видели в нем врага, а вторые хотели жить, как на Западе. Конечно, «стариков» Горбачев пугал… Пугали его разговоры о «строительстве безъядерного мира» – прощай, послевоенная доктрина «равновесия страха», о том, что «в ядерной войне не может быть победителей» – значит, сворачиваем «оборонку», сокращаем армию. Первоклассные военные заводы станут кастрюли выпускать и соковыжималки… Так, что ли? Был момент, когда высший генералитет находился в состоянии почти войны против политического руководства. Против Генсека. Ему не могли простить потерю Восточного блока, наше бегство из Европы. Особенно из ГДР. Даже канцлер Коль был удивлен нерасчетливостью Горбачева: нам предлагали огромные деньги за уход из Европы, он отказался. Удивляла его наивность. Русская простота. Так хотелось ему, чтобы его любили… чтобы французские хиппи носили майки с его портретом… Интересы страны сдавались бездарно и позорно. Армию выводили в лес, в русское поле. Офицеры и солдаты жили в палатках. В землянках. Перестройка… как война… это не было похоже на возрождение…
На советско-американских переговорах по разоружению американцы всегда получали то, что хотели именно они. Ахромеев описывает в книге «Глазами маршала и дипломата», как шли дебаты по ракете «Ока» (на Западе ее именовали СС-23). Ракета новая, ни у кого больше такой не было, и американская сторона имела цель ее уничтожить. Но под условия договора она не попадала: уничтожению подлежали ракеты средней дальности от 1000 до 5500 км. и меньше – от 500 до 1000 км. Боевой радиус «Оки» – 400 км. Советский Генштаб предлагал американцам: что ж, давайте по-честному – запретим все ракеты в диапазоне не с 500, а с 400 до 1000 км. Но тогда американцам пришлось бы пожертвовать своей модернизированной ракетой «Лэнс-2» с дальностью 450–470 км. Долгая закулисная борьба… В тайне от военных Горбачев лично принял решение об уничтожении «Оки». Именно тогда Ахромеев сказал свою знаменитую фразу: «Может быть, нам сразу попросить политическое убежище в нейтральной Швейцарии и не возвращаться домой?». Не мог он участвовать в развале того, чему отдал всю свою жизнь… (Пауза.) Мир стал однополярным, теперь он принадлежит Америке. Мы стали слабыми, нас тут же задвинули на периферию. Превратили в третьеразрядную, побежденную страну. Во Второй мировой войне мы победили… Третью мировую проиграли… (Пауза.) Вот он… ему это было невыносимо…
…14 декабря 1989 года… Похороны Сахарова. На улицах Москвы тысячи людей. По милицейским сводкам, от семидесяти до ста тысяч. У гроба стоят Ельцин, Собчак, Старовойтова… Американский посол Джек Мэтлок написал в своих мемуарах, что присутствие этих людей на похоронах «символа русской революции», «главного диссидента страны» для него было закономерным, а удивился он, когда «увидел немного в стороне одинокую фигуру Маршала С. Ахромеева». При жизни Сахарова они были враги, непримиримые оппоненты. (Пауза.) Но Ахромеев пришел попрощаться. Из Кремля никого, кроме него, там не было… и из Генштаба…
…Дали немного свободы, и отовсюду сразу вылезло мурло мещанина. Для Ахромеева, аскета и бессребреника, это был удар. В самое сердце. Он не мог поверить, что у нас может быть капитализм. С нашими советскими людьми, с нашей советской историей… (Пауза.) У меня до сих пор перед глазами кадры: как по госдаче, где Ахромеев жил с семьей из восьми человек, бегает белокурая девица и кричит: «Посмотрите – два холодильника и два телевизора! А кто он такой, этот маршал Ахромеев, чтобы у него было два телевизора и два холодильника?» Сегодня молчат… ни звука… А все прежние рекорды по части дач, квартир, машин и прочих привилегий давно побиты. Роскошные автомобили, западная мебель в кабинетах, отдых не в Крыму, а в Италии… У нас в кабинетах стояла советская мебель и на машинах мы ездили на советских. Носили советские костюмы и ботинки. Хрущев из шахтерской семьи… Косыгин из крестьян… Все, как я уже говорил, с войны. Опыт жизни, конечно, ограниченный. Не только народ, но и лидеры жили за «железным занавесом». Все жили, как в аквариуме… (Пауза.) Опять же… может, это частная вещь, но послевоенная опала маршала Жукова была связана не только с ревностью Сталина к его славе, но и с количеством вывезенных из Германии ковров, мебели, охотничьих ружей, хранившихся у него на даче. Хотя все это добро влезло бы в две легковушки. Но большевик не может иметь столько барахла… По нынешним временам смешно… (Пауза.) Горбачев любил роскошь… В Форосе ему построили дачу… Мрамор из Италии, плитка из Германии… песок для пляжа из Болгарии… Ни один западный лидер не имел у себя ничего подобного. Крымская дача Сталина, если сравнить ее с горбачевской, напоминала общежитие. Генсеки менялись… особенно их жены…