Время секонд хэнд
Шрифт:
Документ – это интрига… и ловушка… Для меня в документальном жанре есть один, я бы сказала, врожденный изъян: фильм снят, а жизнь продолжается. Мои герои не выдуманные, они живые, реальные люди, и они не зависят от меня – от моей воли, моих представлений или моего профессионализма, мое присутствие в их жизни случайно и временно. Я не свободна так, как они. Если бы могла… Я бы всю жизнь снимала одного человека. Или одну семью. Изо дня в день. Вот ведут ребенка за руку… едут на дачу… пьют чай и разговаривают, сегодня об одном, а завтра о другом… поссорились… купили газеты… сломалась машина… кончилось лето… кто-то плачет… Мы в этом пребываем, но многое происходит без нас. Помимо нас. Поймать момент или проследить какой-то отрезок времени – мне этого мало. Мало! Я не могу… не умею расставаться… Дружу со своими героями, пишу им,
Один из этих фильмов о Лене Раздуевой. Есть у меня блокнот с записями. Что-то вроде сценария фильма, которого не будет…
…Она страдает из-за того, что это делает, но не делать не может.
…Прошло несколько лет, прежде чем она решилась взять и прочитать его дело. Но она не испугалась: «Это ничего не отменяет, все равно я его люблю. Теперь я его жена перед Богом. Он убил человека, потому что тогда меня не было рядом с ним. Мне надо взять его за руку и вывести оттуда…»
…Там же на Огненном острове сидит бывший районный прокурор, вместе с братом зарубивший топором двух женщин – бухгалтера и кассира. Пишет книгу про себя. Даже на прогулки не выходит, жалеет время. Похитили они совсем небольшую сумму денег. Зачем? Не знает… Или слесарь, убивший жену и двоих детей… Ничего, кроме гаечного ключа, в руках до этого не держал, а сейчас вся тюрьма обвешана его картинами. Каждый из них обременен своими бесами, хочет выговориться. Убийство для палачей такая же тайна, как и для жертв…
…Подслушанный там разговор… «Ты думаешь, что Бог есть?» – «Если Он есть, то смерть – это еще не конец. Я не хочу, чтобы Он был».
…Что это – любовь? Володя – высокий, красивый, а Юра – карлик… Призналась мне, что как мужчина Юра даже больше ее устраивает… Только она должна… Вот муж у нее такой, с ним беда случилась. Надо держать его за руку…
…Первое время она жила в деревне с детьми. Два раза в год ездила на свидание. Он стал требовать, чтобы она бросила всех и уехала к нему: «Ты мне изменяешь, я чувствую, что ты мне изменяешь». – «Володенька, как я уйду от детей? Матвейка совсем маленький, я еще физически ему нужна». – «Ты христианка… Ты должна быть покорной, слушаться мужа». Повязала черный платок и живет рядом с тюрьмой. Работы нет, но ее батюшка в местной церкви приютил. Убирает там. «А Володя рядом… Я слышу… слышу, что он рядом… “Ты не бойся, – пишу ему, – я с тобой…”». Уже семь лет она пишет ему каждый день…
…Как только поженились, Володя стал требовать, чтобы она писала во все инстанции: он многодетный отец, ему надо заботиться о детях. Это его шанс вырваться на свободу. А Лена чистая… Сядет писать и не может: «Он же человека убил. Тяжелее греха нет». Тогда он устраивает ей дикие скандалы. Ему другая женщина нужна. Побогаче и со связями. Эта блаженная ему уже надоела…
…Сел он в восемнадцать лет… Тогда еще был Советский Союз и советская жизнь. И советские люди. Был социализм. Он понятия не имеет, что за страна сейчас. Если он выйдет, как он шмякнется об эту новую жизнь! Как она его ударит – профессии нет, родные отвернулись. А он – злой. Однажды в тюрьме поспорил с напарником и чуть горло ему не перегрыз. Лена понимает, что ей надо будет увезти его куда-нибудь подальше от людей. Она мечтает, что они будут работать в лесхозе. Жить в лесу. Как она говорит, среди деревьев и безмолвных зверей…
…Не раз она мне говорила: «Глаза у него стали такие холодные, такие пустые. Когда-нибудь он меня убьет. Я знаю, с какими глазами он будет меня убивать». Но ее тянет туда, ее бездна эта тянет. Почему? Разве я сама не замечала в себе этих проявлений? В темноту тянет…
…В последний раз, когда мы встретились, я услышала от нее: «Не хочу жить! Больше не могу!». Она была как в коме – ни жива и ни мертва…
Решаем поехать к Лене вместе. Но она вдруг исчезла. Не отзывается. Ходят слухи, что сейчас она живет в глухом монашеском скиту. С наркоманами, больными СПИДом… Многие там дают обет молчания.
О мужестве и после него
Таня Кулешова – студентка, 21 год
Хроника событий
19 декабря
Вечером на Октябрьскую площадь (главная площадь Минска) вышли десятки тысяч людей, протестуя против фальсификации выборов. Демонстранты требовали признать недействительными объявленные результаты и провести новые выборы без Лукашенко. Мирная акция протеста была жестоко подавлена спецназом и ОМОНом. В лесах возле столицы стояли в боевой готовности войска…
Всего было арестовано 700 демонстрантов, среди них – семь экс-кандидатов в президенты, на которых еще распространялась неприкосновенность…
После выборов белорусские спецслужбы трудятся день и ночь. По всей стране начались политические репрессии: аресты, допросы, обыски на квартирах, в редакциях оппозиционных газет и офисах правозащитных организаций, изъятие компьютеров и другой оргтехники. Многим из тех, кто сидит в тюрьме на Окрестино и в изоляторе КГБ, грозит от 4 до 15 лет тюрьмы за «организацию массовых беспорядков» и «попытку государственного переворота» – так сегодня белорусская власть классифицирует участие в мирной акции протеста. Опасаясь преследований и укрепления диктатуры, сотни людей бегут из страны…
Хроника чувств
«…шли весело, шли несерьезно»
– Фамилию я называю не свою, а моей бабушки. Я боюсь… конечно… Все ждут каких-то героев, а я не героиня. Я не была к этому готова. В тюрьме я думала только о маме, о том, что у нее больное сердце. Что будет с ней? Пусть мы победим, об этом напишут в учебниках истории… А слезы наших близких? Их страдания? Идеи – сильнейшая вещь, страшная, это сила нематериальная, ее нельзя взвесить. Нет веса… это другая материя… Что-то становится важнее, чем мама. Тебе надо выбирать. А ты не готова… Теперь я знаю, что такое войти в свою комнату, когда кагэбисты покопались в твоих вещах, книгах… прочли твой дневник… (Молчит.) Собиралась сегодня к вам, и в это время позвонила моя мама, я сказала ей, что встречаюсь с известной писательницей, она стала плакать: «Молчи. Ничего не рассказывай». Поддерживают меня незнакомые люди, а родные, близкие – нет. Но они любят меня…
Перед митингом… Собирались вечером в общежитии и спорили. О жизни и на эту тему: кто идет на митинг – кто не идет? Вспомнить, да? О чем говорили? Примерно так…
– Пойдешь?
– Не пойду. Отчислят из института и забреют в армию. Буду бегать с автоматом.
– А меня, если выгонят, отец сразу выдаст замуж.
– Хватит болтать, пора что-то делать. Если все будут бояться…
– Ты хочешь, чтобы я стал Че Геварой? (Это слова моего уже бывшего бой-френда, я о нем тоже расскажу.)
– Глоток свободы…
– Я пойду, потому что надоело жить при диктатуре. Держат нас за быдло без мозгов.
– Ну а я не герой. Хочу учиться, книжки читать.
– Анекдот про «совка»: злой, как собака, а молчит, как рыба.
– Я маленький человек, от меня ничего не зависит. Я никогда не хожу на выборы.
– Я революционер… я пойду… Революция – кайф!
– Какие у тебя революционные идеалы? Новое светлое будущее – капитализм? Да здравствует латиноамериканская революция!
– В шестнадцать лет я осуждал родителей, они все время чего-то боялись, потому что у папы карьера. Я думал: они тупые, а мы – крутизна такая! Мы выйдем! Мы скажем! Теперь я такой же, как они, конформист. Настоящий конформист. Согласно теории Дарвина выживают не сильные, а наиболее приспособленные к среде обитания. Выживает посредственность и продолжает род.
– Пойти туда – значит быть дураком, не пойти – еще хуже.
– Кто вам, тупым баранам, сказал, что революция – это прогресс. Я – за эволюцию.